И узоры на платье мерцали, как стёкла витража готического собора, в веерных сборках складок переливаясь загадочным калейдоскопом интенсивных бордовых, пурпурных, ультрамариново-синих, ярких белёсо-молочных, золотистых и огненно-оранжевых цветов. На её ногах – белые носочки, а обута она была в открытые, отливающие глянцем карминовые туфельки с вырезом спереди у подъёма стопы и у пятки так, что крестообразно пересекались два ремешка. Передвигалась она настолько живо и легко, что казалось – она не ступает по земле, а лишь касается её маленькими каблучками, движимая летним ветерком, как парусный кораблик. Тёмного, кремово-шоколадного, цвета с аккуратно выровненной чёлкой волосы, собранные цельными объёмами цветка колокольчика, перебирал, играя, свежий ветерок; и солнечный свет золотистыми бликами проносился по изгибам прядей.
Я осознавал, что эта маленькая красавица вызывала во мне два противоположных чувства, два несовместимых отклика: благоговейный трепет (мысленно я готов был разорвать любого – даже самого себя – кто позволит себе прикоснуться к этому шедевру пластики с тёплым живым дыханием, к нежному бархатистому детскому телу) и грязную неотвязную похоть, от чего меня словно лихорадило и бросало в дрожь.
Эту девочку – юную девушку звали Ирой. Бывает, что стоит только посмотреть на человека – и сразу угадываешь имя. Ей шло сочетание этих двух гласных и одной согласной букв. И – идеал изумительного изящества, игра интеллекта и интуитивные идеи изменений, Р – ропот ручья и роскошь рощи, А – агония абсолюта. Она проходила – как пела, не произнося ни единого звука. И эта стройно нарастающая в экстазе, воображаемая мелодия её движений напомнила мне вокализ Рахманинова, где были слиты воедино в наплыве напористо вздымающихся ввысь звуков проникновенного пения восточные и древние славянские мотивы. В её облике была такая притягательная сила заново сочинённых по спутанным следам памяти поколений и поведанных судьбой сказок и преданий, что представлялось – вот-вот произойдёт какое-то волшебное действие. Но ничего не происходило: не было таинственных перемещений в фантастическую страну, где в ином измерении она предстала бы маленькой прорицательницей, владеющей секретами колдовства; яркокрылые бабочки не превращались в парящих эльфов, корявые пни – в гадких троллей, а прошмыгнувшая в лопухах ящерица – в хранительницу подземных сокровищ.
Ира могла подолгу молчать, наблюдая мою реакцию. Потом о каких-то пустяках непринуждённо завязывался разговор. И непонятно, как это случалось: то ли я сначала невпопад о чём-то её спрашивал; то ли она, моментом развязывая туго затянутые мной узлы задумчивого молчания (в нескромном разглядывании и завороженном созерцании её лица и фигуры), сообщала мне о себе, о своих воспоминаниях, впечатлениях и переживаниях, связанных с семьёй, с новыми интересами, с обстановкой в лагере отдыха,
