юго-западных государств материка Весталея. Этот континент был примерно равен по размеру Ремидее, располагался в южном полушарии в том же меридиальном диапазоне, на том же расстоянии от экватора к югу, что Ремидея – к северу. Ларено употреблялся в королевстве Кодир, союзном ему княжестве Орсалия, враждебном королевстве Гуавок и еще паре государств, чьих точных названий Эдера без карты не могла припомнить.
Сначала девушка подумала, что Иртана хранила дневники какого-то весталейца. Но когда в тетради конца 1402 года наконец пошли записи на ремидейском, стало ясно, что они сделаны той же рукой.
Эдера была ужасно заинтригована. Почему дочь ремидейского герцога, жена ремидейского помещика писала на языке другого континента?! Загадка взбудоражила ее. Но полтора года записей на ларено пришлось пропустить. Впереди ожидало слишком много тетрадей, слишком много лет. Эдера надеялась, что дальше записи будут на ремидейском.
Вторая загадка после иноязычных записей – Иртана редко упоминала мужа. Даже в первые годы брака, когда, казалось бы, все мысли должны быть полны им, она почти не писала о нем. Если его имя упоминалось, то лишь в связи с каким-нибудь внешним событием в Кедари. Ни слова о чувствах к нему и уж подавно о страстных ночах любви. Весь тон записей первых месяцев жизни в Кедари был ровным, безэмоциональным, сдержанным.
Сын родился на второй год брака. И письмо Иртаны сильно изменилось. Она души не чаяла в сынишке. «Мой Кэр», «сладкий Кэр», «драгоценный Кэр» и еще десятки слюнявых эпитетов. Вот тебе и горделивая принцесса крови. Эдера поморщилась. Уж она-то ни за что не превратится в сопливую мамашку. Она с отвращением продиралась сквозь бесчисленные материнские восторги по поводу того, как сынуля в первый раз сел, пополз, пошел, заговорил, пошел на горшок, подрался и прочая, прочая, прочая. Записи стали реже, чем в первые два года брака, а имя Эйдаса практически исчезло со страниц. Зато «сладкий Кэр» царил и властвовал в материнском сознании…
Когда сын повзрослел, Иртана с прежним восторгом описывала его проказы – такие, что Эдере легко было поверить, о ком идет речь. На страницы дневника вернулся Эйдас, в качестве злодея и тирана, наказывавшего бедного мальчика ни за что. Барский сынок бесчинствовал в своей вседозволенности, отец иногда пытался поставить его на место, но каждая попытка дисциплинировать сына вызывала бурный супружеский скандал.
Эдере пришлось наблюдать всплески гнева и едва ли не ненависти Иртаны к мужу, посмевшему разлучать ее и сына, вырывать мальчика из-под губительной материнской опеки, приучать его к социально приемлемому поведению. Судя по всему, попытки отца принять участие в воспитании сына скоро прекратились. Малолетний деспот получил возможность беспрепятственно терроризировать поместье под эгидой материнского покровительства.
Через несколько тетрадей характер подвигов юного Кэрдана изменился. Иртана начала жаловаться на наветы «злоязычной черни». Она гневно возмущалась пятнадцатилетней
