Потом стояли прекрасные дни, погода выдалась, словно в насмешку. На торчащий каменный выступ смотрели вначале с сожалением, но смирились: плетью обуха не перешибешь, – посмеивались, но никто не проявлял инициативы по его достройки. Ни сам Митрофанович, ни его заместитель, ни сменные мастера. На кой нужно, пистон получать?..
Лишь директор АТПр Амбиков не унимался, матерился, дороги требовал, и обещал, что, мол, будите сами, на своём горбу, породу из карьера вытаскивать…
«Шуми, шуми. Тартаркова на тебя натравим, живо матюгальник запаяет». – Дончак скептически хмыкал себе под нос, и уходил от разговора с Амбиковым.
Вспомнил генерального, и он, тут как тут, явился и даже не запылился, по утренней зорьке, вслед за первым рабочим автобусом, прибыл.
На этот раз Дончака застал в кабинете, тот сидел, перебирал какие-то бумажки.
Поднял начальника цеха вопросом. И, как видно, опять был чем-то недоволен.
– Дончак, ты, почему здесь?
– Здрасте… А где мне быть?
– Где?.. А ну пошли!
Татарков повернулся и скрылся за дверью.
Начальник цеха засуетился, наскоро закрыл на ключ кабинет и догнал генерального возле «Уазика».
– Садись! – приказал Родион Александрович, кивнув на заднее сидение, и сел сам. – В карьер!
Машина знакомой дорогой побежала к месту разработок известнякового камня. Остановилась на «прикольном» месте, где неделю назад Татарков остановил прокладку дороги.
…Вот теперь самодеятельность закончилась! – можно приступать к отсыпке дороги.
22
Тартарков был не в духе. Даже нет, не верно. Когда генеральный бывал не в духе, он выражал это так и с такой энергией, что стены кабинета тряслись. Но это его состояние все же входило в какое-то понимание его реакции на что-то из ряда вон выходящее. А тут…
Когда в кабинет вошёл начальник горного цеха, генеральный директор не поднял головы, не кивнул на приветствие, а сосредоточенно продолжал что-то читать и писать. И Николай Митрофанович принужден был выстоять минут пять у двери кабинета, как школьник в учительской.
После некоторого томления Дончак прошёл к стульям, в длинном ряду у правой стены, и присел на первый.
На дворе стояло весеннее долгожданное тепло. Слабый ветерок пошевеливал тяжёлые шторы на открытых окнах. Татарков сидел за столом в рубашке с распущенным галстуком, с расстёгнутыми до груди пуговицами. Коричневый костюм висел сзади на спинке мягкого стула. Его молчание, казалось, ещё выше поднимал градус температуры в помещении.
Причину вызова Дончак знал, и догадывался, чем закончится их собеседование. Видимо – увольнением. По телефону ещё утром Татарков гаркнул:
– Ты в горном больше не работаешь!
А зная крутой и своенравный характер генерального директора, можно было не сомневаться в его угрозе. И уже остаток дня работал с таким настроением,
