ассказывали ей, уже взрослой, разное. Она родилась через два года после войны. У матери уже были довоенные дети: дочь десяти лет, и восьмилетний сын. Они были блокадники. Их отец погиб на войне. Лежат где-то его косточки под литовской деревней N. Малышка стала третьей… Лера пересказывает только то, что поведали скупые и противоречивые сведения её других многочисленных тёток.
Их рассказы почему-то сильно разнятся в деталях. Достоверно не известно, по какой причине малышка, девяти месяцев от роду, оказалась в детской коляске, на чердаке их дома. Это по первой версии». Поскольку ребёнок, по сведениям неких очевидцев, долго пролежал там, – говорят, чуть ли не три или даже четыре дня.
Кто-то из жильцов верхнего этажа полез на чердак вешать бельё, там девочку и обнаружил. И вроде бы, уже не плакала, а только стонала, лёжа на спине с открытыми глазами, страшно искусанная комарами, засыпанная попавшими в глаза древесными опилками и соринками, летящими с чердачных стропил, голодная и обезвоженная. Сколько она там находилась, доподлинно неизвестно. Но от того, что постоянно терла глаза, она их сильно повредила.
По второй версии – коляска стояла под балконом квартиры, на которую, якобы, высыпали строительный мусор, а в нём оказались обломки стекла. Эту версию Лера считает более достоверной и привлекательной. Но возможно, эти два факта каким-то причудливым образом переплелись в сознании людей…
Может, однажды и продержали ребёнка зачем-то (?!) на чердаке. А в другой раз её действительно едва не погребли под строительным мусором с осколками стекла. Поди теперь разберись, как оно на самом деле было. Но стойкое предание надолго сохранило память о нерадивой няньке, да и мамаше тоже, – зачем надолго оставила малышку, да ещё на кого попало? Девочку в срочном порядке госпитализировали в клинический глазной институт.
Там Лера, как утверждают родственники, пролежала больше полугода. У неё оказались очень серьёзные и даже опасные травмы. Был изрезан и едва ли не вытек правый глаз и повреждён левый. Девочке грозила ампутация и полная слепота. Но врачи совершили чудо. Произведя несколько сложных, практически ювелирных операций, они сохранили не только оба глаза ребёнку, но и по возможности восстановили зрение.
После выписки из клиники с ней необходимо было постоянно заниматься специальной гигиеной и гимнастикой для глаз, чтобы предотвратить падение зрения – как одно из осложнений. Но мать на все эти рекомендации врачей махнула рукой и пустила на самотёк – «авось, само всё наладится». Правда, она с Лерой ходила к детскому окулисту на консультацию – сначала раз в месяц, потом раз в три месяца. А затем ей назначили посещения два раза в год. Да и на работе в те годы было очень строго – лишний раз не отпросишься.
Врач и медсестра что-то в тёмной комнате измеряли, светили в глаза яркой лампой и заставляли закрывать по очереди то правый, то левый глаз и называть разные цветные картинки и фигуры на стенде – кружки, квадраты и треугольники зайчиков и рыбок. Сначала просили назвать фигуры самые большие сверху, а потом, – чем ниже, тем мельче. И наконец, самые маленькие, – которые было уже вообще не разобрать.
Потом врач подносил к её глазам линзы, – тоже по очереди. Но линзы не помогали. Лера хорошо разбирала картинки только до четвёртого ряда сверху… Врач, выписав рецепт, отправлял их восвояси – до следующего приёма. И вообще от случая к случаю. И по причине занятости или забывчивости матери, у девочки, как и следовало ожидать, возникло серьёзное осложнение: в виде близорукости и правого косоглазия. От этого она очень рано ощутила свою ущербность.
Её постоянно дразнили и шпыняли дети, а порой даже били. Ведь дети, как и маленькие зверята, почему-то беспощадны и жестоки к своим ущербным сородичам. Нередко старший брат, отыгрываясь на ней за свои заслуженные и незаслуженные наказания, шипел на неё: «косорылая». Да и мать в сердцах, не обладая душевным тактом, шпыняя за всевозможные провинности, тоже не стеснялась в подобных эпитетах, что было немыслимым грехом и никак её не оправдывало. Только старшая сестра жалела младшую.
Развивающийся на таком фоне комплекс неполноценности исподволь менял Лерин характер. Живая, любознательная и смышлёная по своей природе, но ранимая и впечатлительная, девочка со временем становилась неуверенной в себе, застенчивой и всё упорнее сторонилась детей. Она теперь больше всего любила проводить время одна на природе – в лесу, у речки, на лугу, или просто играла на поляне. А впоследствии – в компании с книгами.
Потом все её тайные и явные проблемы перешли в школьную жизнь. Развитая и способная девочка, она училась неважно, потому что плохо видела то, что учитель пишет на доске, её пересаживали на первую парту, но она и оттуда видела неважно. Стесняясь и не зная кому рассказать о своей проблеме, она ещё больше замыкалась в себе.
Только в пятнадцать лет, уже учась в школе-интернате, Лера случайно услышала по радио передачу про операции, которые недавно стали делать в глазном отделении областной больницы. Дослушав передачу, она, непонятно отчего,
