стране и этому климату. Вещи лежали в шкафах и терпеливо ждали хозяев, ненужные в их других жизнях.
Квартирой в Нью-Йорке – с видом на Линкольн Центр, – до того, как Адри перевелась из Йельского университета в Колумбийский, семья пользовалась три-четыре раза в год, когда Рутгелты прилетали на премьеры в “Метрополитен Опера” или на концерты Нью-Йоркского симфонического.
Парадное дома напоминало гостиницу: с цветами, фонтаном, пятью швейцарами и блестящими золотыми тележками для багажа. Жильцы то приезжали, то уезжали, и их чемоданы стояли на тележках, ожидая, когда их повезут в аэропорт или, наоборот, распакуют. Илье казалось, что чемоданы не одобряют его визиты, и он старался быть понезаметнее и быстрее проскочить мимо швейцаров, предупредительно открывавших двери подъезда.
Больше всего Илью удивляло, как легко уживаются в Адри привычка к богатству и абсолютное безразличие к его возможностям: каждое утро она покупала яблоко, банан и бутылку воды у уличных торговцев и жила на этом весь день. Ее одежда была одеждой других: брата, отца, старшей сестры и теперь Ильи (она утащила у него несколько старых рубашек).
Себе Адри не покупала ничего, кроме книг у букинистов на улицах. Она долго выбирала и никогда не торговалась. Если Адри не соглашалась с ценой, она молча клала книгу обратно и уходила.
Когда Илья первый раз принес ей цветы, она поцеловала его в губы и сказала:
– Ты купил этот букет в магазине. Если хочешь дарить мне цветы, покупай у продавцов на улице: они в основном нелегальные иммигранты, и им деньги нужнее, чем хозяевам магазинов.
Сейчас, слушая рассказ Ильи о поисках Роланда, она сидела в дальнем конце кровати, прислонившись к стене и вытянув длинные смуглые ноги поверх Ильи. Волосы – они всегда ей мешали, и она часто грозила постричься наголо – Адри завязала его рубашкой. Больше на ней ничего не было.
– Странно, – сказала Адри, – не понимаю. Вы ходите в какое-то кафе каждую субботу и ждете там человека, о котором ничего не знаете и который, быть может, никогда не придет? И все это потому, что вам кажется, будто он знает, куда ушел бог? Или потому, что он знает, куда исчез брат твоего друга?
– И то и другое. – Илья смотрел на ее блестящую темным орехом гладкую кожу, и ему хотелось сглотнуть. – Иди сюда.
– Подожди, я хочу разобраться. Я хочу знать, адекватно ли воспринимает реальность мужчина, с которым я сплю. И еще говорят, евреи – умный народ. Нет, эти слухи явно преувеличены.
– Евреи – умный народ? Интересно, чьи предки поставляли рабов в Суринам? – спросил Илья.
– Мои, мои, – признала Адри. – Но не забывай, что другие мои предки были этими самыми рабами. Одна из бабушек, я думаю, просто была красивее, чем другие девочки на плантации, а может, этот еврей Рутгелт выпил в тот день рома больше, чем обычно, или ему стало страшно одному в джунглях. Не знаю, это было триста лет назад. Но с тех пор
