тогда и поваляешься на свеженьком.
– Тёть Нюр, а когда я у тебя последний раз гостевала?
– Три года назад, Галочка. Теперича с тобой только по телефону и балакаем.
Я не смогла преодолеть искушение и после десятидневного бойкота всё-таки включила телефон.
Ого! Сорок три пропущенных вызова.
Звонила подружка, коллеги, а ещё тот, чьё имя я с корнем вырвала из памяти, словно сорняк – с огородной грядки.
– Чаво там? Звонил милай али как?
– Звонил.
– Много?
– Много.
– Молодец! Раскаивается, значицца, помириться хочет… Эх, охламон, твой Николашка!
– Да откуда ты знаешь, что помириться? Может, уже на развод подал и на раздел имущества?
– Нееет, деточка, помяни моё слово – мириться хочет…
Вдруг в сенках что-то громыхнуло, послышался стук упавшего алюминиевого ведра.
Дверь в избу отворилась и на пороге, словно чёрт из табакерки, появился мой суженый-ряженый.
В одной руке он держал слегка подвявший букет моих любимых ромашек, в другой – перевязанный ленточкой, торт.
– Батюшки-святы, кто явился!
Тётя Нюра всплеснула руками.
– Можно? – полушопотом, словно нашкодивший кот, прошипел супруг.
Он топтался у самого порога, так и не решаясь сделать шаг вперёд.
– Коли с добром пришёл, тады можно.
– С добром, тёть Нюр.
Муж не сводил с меня глаз, будто пытаясь угадать моё настроение: то ли сковородой огрею, то ли кипятком в рожу плесну.
– Проходи, Георгич, не стесняйся.
Муж, опасливо на меня поглядывая, осторожно поставил коробку с тортом на стол, присел на краешек стула.
Я глядела на своего ненаглядного в упор несколько мгновений, и губы вдруг сами расплылись в предательской улыбке.
– Соскучился, как я погляжу, Николай Георгиевич!
– Ну я… это… вот…
Муж стал вдруг заикаться, и, наконец, на выдохе произнёс:
– Галя, поехали домой!
– Тёть Нюр, – позвала я тётку, – принеси-ка ножик!
Тётка выглянула из-за печи:
– Ты не глупи, племянница! Ты шо удумала-то?
– Дай, говорю, ножик – торт резать будем.
– Аааа, торт! А я-то, глупая баба, чаво удумала…
Я взглянула на Николашу: он слегка распрямил плечи, удобно развалился на стуле, заулыбался.
Я медленно поднялась:
– Ну, что, Коленька, мировую пить будем?
– Дык, можно и за мировую выпить.
– А как же твоя любава? Неужто забыл?
– Галочка, дай сказать! Повиниться хочу, покаяться!
– И правда, дай мужику сказать, – вставила тётка.
– А тебе, Галочка, жизнь в деревне на пользу пошла! –
