его:
– Хватит болтать, поп. Спи и набирайся сил. Не сможешь копать – тебя прикончат, а мне этого не хочется.
– Тебе будет меня жалко?
Что-то подсказало Гончей, что собеседник улыбается. Но щадить священника, как и обманывать, она не собиралась.
– Мне будет скучно.
Девушка так и не узнала, поверил он ей или нет, потому что до тех пор, как надсмотрщики выплеснули на спящих вповалку рабов несколько ведер холодной воды (именно так всегда происходила побудка), священник больше не произнес ни слова.
Гончая оказалась на ногах одной из первых. Пока остальные пленники кое-как продирали глаза и корчились под холодными струями, она ловила ртом и сложенными ковшом ладонями льющуюся сверху воду, которая позволяла утолить на время постоянную жажду, смягчить израненное горло и хоть немного смыть с тела въевшийся пот и налипшую грязь.
Судя по рывкам и звону сковывающей их железной цепи, Поп еще только поднимался с земли, но Гончая знала, что через секунду-другую он так же, как и она, подставит рот и ладони под льющуюся сверху живительную влагу. Вода здесь была не так плоха. Во всяком случае, лучше той, какую девушке порой приходилось пить.
В отличие от Гончей, большинство пленников ни умыться, ни напиться не успевали. «Они не умеют распределять и экономить силы, не умеют восстанавливаться в короткие моменты отдыха и не могут защитить свою скудную пайку, за которую здесь идет настоящая война, – с презрением думала она. – Поэтому и дохнут как мухи». Надсмотрщиков не очень-то заботила смерть рабов. Раз в несколько дней в шахте (яме!) появлялись новые пленники. И все повторялось.
Если бы кто-нибудь год, месяц или хотя бы две недели назад сказал Гончей, что ее посадят на цепь и она с дюжиной таких же закованных в кандалы бедолаг будет изо дня в день, от побудки до отбоя рыть землю, углубляя какую-то яму, она бы просто рассмеялась тому в лицо. А могла и язык отрезать – в зависимости от настроения.
Как же могло случиться, что та, кого в разных концах московского метро считали безжалостной охотницей за головами, неуловимой шпионкой, фавориткой Рейха и любовницей фюрера, превратилась в измученную, умирающую рабыню без будущего и надежды? Те, кто знали ее, сочли бы такое превращение невозможным. Но для самой Гончей ответ на этот вопрос был очевиден – она перестала бороться.
Глава 2
На цепи
Никакого заградительного поста на подходе к станции обосновавшиеся на «волгоградке» сталкеры выставить не удосужились. Никто даже не окликнул Гончую и ее закутанного в плащ проводника, пока они не поднялись с путей на станционную платформу. Несколько суровых мужских лиц тут же повернулись в их сторону, но вопрос задал только один – крепко поддатый мужик, сидящий у ярко горящего костра.
– Рыжий, ты, что ли?
– Я, – ответил тощий проводник.
Он откинул капюшон, стянул с головы противогаз, и Гончая увидела, что его неровно остриженные волосы действительно рыжего
