style="font-size:15px;"> Виски гудят… разламываются и гудят, а за гулом… Море. Воды его камни бьют. Мерно. Удовлетворенно. Величие глыб недвижимых в зерно перемалывая… А более? Ветка вздрогнула – птица взлетела… И все – ни звука. Ни звука более – тишина. Но в ней… В ней… Что там в ней, что видишь в ней ты, Тамара?.. Противостояние. Два зверя, рогач и волк. Две жизни, объединенные-разъединенные желанием ЖИТЬ. Успеет ли волк к шее или – ошибкой – взлетит на рога? Подцепит ли рогач страшного зверя или – ошибкой – откроет шею? Кому землю кровью поить? Вот они, далекие и близкие. Вот они…
– Принимаешь? – вкрадчиво просачивается в тишину чей-то шепот.
– Принимаю, – немым ответом отзывается Тамара, внимательно всматриваясь в зверей.
– Выстоишь?
И готова Тамара подтвердить, что непременно выстоит, однако разум, покусываемый глазами привидевшегося ночью Умана, иной ответ подсказывает, с условием, с хитринкой:
– Друга верни – тогда выстою.
– Ха! – нежным холодком по щеке ее пробегает смешок.
И в этом смешке улавливает Тамара знакомость голоса и более четко определить, опознать его хочет, да только словно щелчком в лоб валит что-то ее, еле на ногах стоящую, в весну Поля – в неистовую грязь его, и забывает Тамара и голос, и разговор, но не теряет только что увиденное и прочувствованное: окраина леса, два зверя, рогач и волк. В глазах каждого расчет и надежда о своем. В глазах каждого неуступчивость. Мироздание…
Поднявшись, Тамара и не думает очищать себя от грязи, нет: за ночь она пропиталась, отяжелела ею, свыклась и сроднилась и даже приняла неким знаком отличия, подтверждением того, что ИЩЕТ; не смиряется – ищет, а значит, и найдет. Смотрит на лес. А зачем Поле его выставило? Такого – светом поигрывающего? Намеком? Может, не стоило лес покидать, может, Умка все-таки там, ждет, надеется, а она – она отдаляется, может, потому Поле не отпускает? Может, и не забавляется, а указывает? Набычившись, закусив губу, отодвинув на потом нытье каждой связки тела, делает Тамара шаг в сторону серой дымки стволов.
Воздух взрывается светом.
Тамара восторженно ахает.
Всадник?! Всадник?!.. Конечно, это Он! Сейчас. Сейчас Он!
Ни разу со дня возвращения в край Деда не видела она Всадника. Будто полагалось ему оставаться памятью детства и со временем выгореть, выцвести в почему-то ставшие в подозрение – совсем недавно, всего-то несколько дней назад ставшие Тамаре в подозрение – слова. В их не живые, НЕ ДИВНЫЕ описания выцвести. Разве передать Свет, опутывающий Его, коня Его, свору Его? Что значит «белый», что значит «беспредельно яркий, однако глазу, чудом каким, ничем не в боль»? Во что складываются эти слова? В нудь. В нудь. В разочарование. Потугу.
Тамара визжит и даже хлопает в ладоши. Вот Он! Вот ОН!!!
И мчится на Тамару Всадник, и мчатся на Тамару псы Его.
В лице Всадника – покой, псы же его – сам
