пса неопределенной породы – круглоглазого, лобастого, вихрастого, с пышным хвостом, обычно закрученным на спину, и роскошнейшими, словно к стуже севера специально заготовленными, панталонами. Не больно высокого. Общим своим окрасом – напористо рыжего, с вкраплением блюдца белого пятна на лопатке. Взгляд суровый, внимательный хранил он для мира. Взгляд трогательно наивный и вместе с тем хитрющий дарил Тамаре.
С самого щенячества, получая только ласку от рук Тамары, решил Уман, что он Господин, Властелин Мира и что Тамара – его Забота и ему угождать ей. Вот так решил – будучи Властелином Мира, угождать решил. И лишь порой своенравить. Однако подросши, осмотревшись, разобравшись в Тамаре получше, ввел и железно настоял на двух правилах: поскольку мир за пределами двора Заботе в недосказанность, потому как не располагает она правильным чутьем, не ступать ей со двора без сопровождения его, Умана, и тро́пы, те, что через болота, никак не ей выбирать.
Заметив своеволие подросшего пса, мужики со двора предложили Тамаре поработать с Уманом – приучить к месту и обязательному послушанию. Однако Тамара это предложение отмела. К чему? К чему место навязывать тому, кто явно сам его уже нашел? А послушание? ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ послушание? Это как и зачем? К чему оно? Пес умен, и с ним всегда легко договориться, а то, что правила ввел и что порой руководит ею, когда на охоте они, – так и что? Разве ей это когда в неудачу? И никому, даже обожаемому Деду, не позволяла она «муштровать» Умку.
Уман не приветствовал тоску, порой накатывающую на Тамару. Тоску, которая могла опустить ее и в снег, и в грязь, и заточить там в комок с остекленевшими, ничего не замечающими глазами, и поэтому, когда успевал заметить подступающую негодницу, тормошил Тамару, подставляя юлящего, ласкового, внимания требующего и заслуживающего себя под руки той. И тогда запрету подлежащая проныра лишь пожимала плечи Заботы, приопуская их, – до глаз же, стеклом, не добиралась.
Тамара обходит дюны. Обходит амбары, конюшню, псарню. Проверяет и кладовые в Доме. Опрашивает слуг – нет, не видели, не слышали, не знают. Не находит Умана. Будто слизнуло его что. И тогда спешит к Деду. Заходит в Кабинет. Мать с интересом вчитывается в письмо, Дед сверяет счета. Оба поднимают на Тамару вдумчивые, делом увлеченные глаза.
Сглотнув комок в горле, признается:
– Уман исчез.
Мать и Дед молчат.
Продолжает:
– Мне помощь нужна.
– Конечно, – соглашается Дед. – Чего дрожишь? Дорог так?
Смотрит в пол. Для вас он пес. Просто пес. Не так ли? А для меня?.. А для меня – воздух, солнце и вода.
Десять дней Тамара и мужики прочесывают округу. Не находят Умана.
Тамара ищет еще десять дней. Не находит.
Наступают дни принятия «жизни без Умана» – бесцветные, слишком длинные, одинаковые, отвратительные. Мучаясь ими, бродит Тамара по
