ую, грубую, животную похоть; мерзкий запах изо рта и слюнявые губы… Но больше всего она ненавидела его язвительные, издевательские насмешки, грубые ругательства в её адрес и адрес её покойного отца, которого она боготворила. Только из-за одного этого он, барон Ротрокс, заслуживал смерть.
Рука Ильясы невольно скользнула под подушку, и чуть дрожащие пальцы коснулись холодной рукоятки стилета, который она незаметно утащила из оружейной комнаты сегодня утром. Да, этой ночью Ротрокс должен умереть. Больше терпеть нет сил…
Ильяса не знала, когда это произойдёт, но надеялась, что в ответственный момент рука не дрогнет – так велика была её ненависть. Настолько велика и глубока, что она начала ненавидеть всех мужчин: молодых и старых, красивых и уродливых, добрых и злых. Все они ей стали отвратительны – грубые мерзкие самцы… Поработители женщин, похотливые развратники… Такой ярой мужененавистницей её сделали всего лишь полгода супружеской жизни.
Скрипнула, отворяясь, дверь, и послышались тяжёлые нетвёрдые шаги. Даже не оборачиваясь и не глядя на супруга, Ильяса поняла, что он снова напился, как свинья. Но, как бы ни был он пьян, барон всегда приходил в опочивальню супруги, чтобы удовлетворить свою животную похоть. Это была не любовная игра, и даже не удовлетворение желания, а настоящее издевательство. Чем пьянее был Ротрокс, тем дольше не мог получить удовлетворение, тем больше свирепел, и тем грубее и омерзительней становились его требования, переходя в откровенное насилие. Но сегодня это будет в последний раз – так решила Ильяса.
Приблизившись к кровати, барон тяжело повалился на постель. Он сипел и пыхтел, и от него несло вонючим потом и кислым винным перегаром. Схватив супругу за плечо, рывком повернул к себе.
– Что ты отвернулась, как неродная? – язвительно хохотнул. – Приласкай, обними, поцелуй… Я твой законный супруг! – Его пьяные поросячьи глазки подозрительно сверкнули. – Может, ждала кого-то другого?
– У меня нет других мужчин, и вы прекрасно это знаете, – раздражённо ответила Ильяса.
– Да, знаю… Если бы это было не так, я бы давно убил тебя, сучье отродье… Что лежишь, как бревно? Давай, займись делом, криворукая тварь! Я желаю получить удовольствие, и ты доставишь его мне, холоднокровная жаба!
Стиснув в ярости челюсти, так, что побелели губы, Ильяса начала раздевать муженька, попутно лаская его обрюзгшее потное тело. Её сильные пальцы разминали дряблую кожу, пощипывали и щекотали соски, живот и пах. Ротрокс закрыл от удовольствия глаза и похрюкивал, как боров, которому чешут живот.
Ильяса взглянуло в довольное, пьяно улыбающееся лицо супруга, и поняла, что наступил удобный момент. Она взгромоздилась на него, легла грудью, и, продолжая ласкать телом и одной рукой, другой потянулась под подушку. Пальцы сомкнулись на гладкой холодной рукоятке…
Выпрямляясь, она нечаянно толкнула супруга, и тот недовольно открыл глаза.
– Ну, ты, неуклюжая корова… – начал он. Но, увидев в руке супруги стилет, умолк на полуслове. Мутные глазки с трудом сфокусировались на оружии. – Что за шутки? – прохрипел он.
– Сдохни, проклятый пьяница! – воскликнула девушка и, обхватив рукоятку стилета двумя руками, с невероятной силой опустила его на голову ненавистного тирана. Узкое трёхгранное лезвие вошло в левый лаз барона по самую гарду. Тело под Ильясой вздрогнуло, по нему прошла крупная судорога, и тут же расслабилось. Открытый рот застыл в не успевшем вырваться крике, правый, целый глаз, бессмысленно таращился в пространство.
Ильяса медленно сползла с мёртвого тела и упала на кровать. Руки тряслись, как у припадочного. В душе стыла пустота. Она не ощущала ни страха, ни отвращения, ни ненависти. Внутри всё словно замерло, оцепенело, застыло, словно схваченное стужей. «Ну, вот, всё кончено, – промелькнула вялая мысль. – Это было не так уж трудно».
Несколько долгих минут, показавшихся часами, лежала она рядом с мертвецом, пока полностью не успокоилась. Затем встала и направилась в гардеробную, примыкавшую к спальне. Там, в большом старом сундуке со всяким тряпьём, на самом дне, лежал припрятанный свёрток. Развернув его, Ильяса взяла в руки мужской костюм и начала неторопливо одеваться, вспоминая, скольких трудов и хитростей стоило достать его.
Облачившись в узкие суконные брюки, красную шерстяную рубашку и кожаный кафтан, надев на ноги поношенные, но ещё крепкие и добротные сапоги, девушка неузнаваемо преобразилась. Высокая, стройная, худощавая, с крепкой гибкой фигурой, маленькой грудью и узкими бёдрами, за что покойный супруг не раз обзывал её «сушёной рыбой», «худосочной сосиской» и «костистой доходягой», Ильяса, переодевшись в мужскую одежду, стала похожа на стройного юношу. И только длинные густые волосы выдавали настоящую стать.
Девушка села перед туалетным столиком, на котором стояло большое овальное зеркало, зажгла свечи, достала из шкатулки ножницы и занялась причёской.
Спустя несколько
