замешиваю тоже я, Мальчик всегда стоит близко, рядом, не может без меня, должно быть, боится – уйду, брошу. Он и на пруду садится поближе, касаясь.
Вместо поплавка – лёгкое ощипанное гусиное перо, грузило из надрезанной дробинки, зубами зажимает. «Когда дёргает, не трогай, а вот когда в сторону поведёт – подсекай», – учит Мальчик.
Караси в пруду двух цветов – большинство белые, иногда попадаются золотистые; выудив такую рыбку, Мальчик счастливо смеётся, целует её украдкой и бросает в ведёрко. Караси бьют хвостами, поднимают брызги, стараясь выпрыгнуть на берег. Они живучие, могут плавать в ведре несколько дней.
Мальчик несёт ведро к ручью, изогнувшись под тяжестью, откинув руку на сторону, острая лопатка ходит под белой майкой, тревожно оглядывается на меня. Нести не даёт, кричит: «Я сам!» Он очень самостоятельный, всё делает сам, не любит, когда помогаю. Очень сильный и добрый. Но не может без меня, должен касаться, видеть.
Мальчик долго выпускает рыбок, каждую отдельно, пряча в маленьких ладошках, что-то шепчет и целует.
«Двадцать один!» – кричит от ручья.
При встрече, если увидит издалека, закрывает лицо ладонями, я развожу свои руки, и он бежит ко мне, счастливо смеясь.
Вызвали к Главному. Пошли с Владиком. Владик похож на молодого Конкина, на Павку Корчагина из старого сериала. Запутал этим всех. На летучках режет правду-матку, но никто не злится, не мстит, что взять с малахольного «комсомольца»? Владик любит только тех, кто из-за Урала, хотя сам всего лишь из Казани. Ему предлагали москвича, водителя-испытателя с закрывшегося автозавода, писателя, он не взял, ждёт, когда соглашусь. Отец у него был запойный, умер рано, Влад пробивал себе дорогу сам, учился хорошо; помня о нём, пьёт осторожно, только пиво, любит камчатскую рыбу, которую иногда приношу.
А Главный – из Владивостока, когда-то был собкорром, потом замом Главного, выкупил акции, не без помощи олигархов, стал хозяином. В нём, как и во Владе, есть юношеская порывистость, корчагинская прямота, но в глаза смотрит редко, даже если ругает. Спросил, как дела в приложении, и сам коротко ответил, посмотрев в папке, принесённой секретаршей: «Хорошо!»
Знаю, что родился он в Харбине, может, поэтому мне кажется, что во взгляде его есть что-то восточное, китайское, словно в детстве научился щуриться, да так и не отвык. У меня тоже, можно сказать, китайские корни, мой дед, сибирский казак, в голодные годы ушел в Китай, женился на белокожей уйгурке, в семидесятых вернулся в Союз со всей большой семьёй и осел уже в Казахстане, в Талды-Кургане. И теперь у женщин нашего рода – молочного оттенка чистая кожа, тяжелые тёмные волосы и слегка раскосые, как у Анастасии Вертинской, глаза.
В Симферопольском районе, в Крыму, докладывал Влад, пропадают туристы – женщины, что странно, рано или поздно находятся, но некоторые из них, пропадают снова, счёт никто не ведет, заявлений о пропаже или похищении нет,
