хозяйкой с неиссякаемой энергией. Хотя у нас и была женская прислуга (кухарка, горничная), но мать во все хозяйство вникала сама: доила коров, пекла хлеб, готовила обед. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю ее вкусные сдобные булочки, пышки или оладьи, залитые маслом и сметаной (к чаю), вареники, копченых гусей, маринованных сазанов, вишневую наливку, всевозможные варенья, виноградное вино.
Как отец, так и мать с головой уходили в свои хозяйственные дела, и я был с раннего детства представлен сам себе, обвыкаясь с окружающей меня обстановке: в саду, на кухне, в конюшне, на мельнице, в маслобойне, на пруде, на выгоне, в табуне, в поле.
Самое раннее детство – до 5-летнего возраста – не осталось у меня в памяти, но, как рассказывали мои старшие сестры, я рос на женской половине – с мамой, и страшно боялся и стеснялся своего старого отца, – не дай Бог увидеть меня в нижнем белье! Меня долго, – до 8 лет, когда родилась моя младшая сестра Вера28, – считали последышем, все баловали и называли «мизинчиком» или «кобчиком» (за мой кривой нос)29. Говорили, что я до 2-х лет не отказывался от материнского молока, и нередко меня можно было видеть с маленькой скамеечкой, которую я пристраивал возле сидящей в саду матери, и с наслаждением приникал к ее груди.
Мое самое раннее отчетливое воспоминание (когда мне было около 4—5 лет), это поездка в станицу Ханскую30 на свадьбу Липочки Ткачёвой, куда съехалась многочисленная родня из окрестных станиц. Я с мамой ночевал в старой хате, где-то на окраине станицы. Как сейчас помню звонкий, неумолкаемый в течение целой ночи, концерт многочисленных сверчков.
Другой яркий факт примерно в те же годы – это приезд, по окончании института, моей сестры Лены. У меня и сейчас перед глазами ее подарок из Петербурга: красиво раскрашенный, металлический заводной волчок, вертящийся, с музыкой, на полу длинного застекленного коридора нашего дома. По тому времени этот подарок в станице был чудом, к тому же я вообще тогда никаких покупных игрушек не имел.
Третий факт, тоже примерно в те же годы моего раннего детства – это возвращение «раскаявшегося грешника», нашего старшего табунщика черкеса Хакутежа, на обязанности которого было ловить арканом в табуне диких лошадей – «неуков», выезжать их под верх, лечить, таврить, плести из конского волоса арканы, обучать нас, мальчиков – брата и меня – верховой езде. Вообще, он играл не малую роль в нашей семье. Он как-то, облюбовав в табуне самую красивую и отличную в езде лошадь, сбежал с ней в Кабарду, где долго пропадал. Конокрадство в то время процветало и считалось не грехом, а лихостью у черкесов. Этого факта я не помню, но его «покаянное возвращение» (конечно, без украденной лошади) и разговор с моим отцом врезался в моей памяти. Отец его основательно поругал и снова принял на ту же должность старшего табунщика (в этом сказалась отцовская черкесомания – особая симпатия к его бывшим врагам на бранном поле). Хакутеж часто вспоминал с огорчением эту «вразумительную»
Вера Матвеевна Ткачёва родилась около 1893 г.
В то время Ткачёв выглядел так: «В черных брюках, в белой блузе, волосы под «ёжик‟». / ГАКК. Ф. Р-1559. Оп. 1. Д. 70. Л. 141.
Ныне станица в городском округе Майкоп Республики Адыгея.
