басок, отблеск стакана в руке, да мерцающий отраженными огоньками взгляд, направленный мимо меня в ультрамариновую черноту ночной Геленджикской бухты…
Жаль, что подробности этого разговора уже стерлись из памяти. Безумно жаль. Ведь именно в подробностях этой Бориной исповеди и было все дело. Без них все это можно было бы назвать просто пьяной болтовней. Но, что поделаешь? Время стерло эти детали. Осталась только выжимка. Основная мысль…
С еврейским вопросом Боре Лейбовичу, как я уже сказал, не везло с детства. К сожалению, доказательные детали этого разговора не запомнились. Но суть его заключалась в том, что якобы, и в школе, и при устройстве на работу, и при поступлении в институт, и еще в каких-то других многочисленных случаях, о которых рассказал мне тогда Боря – и у пионера Лейбовича, и у комсомольца Лейбовича, и у студента Лейбович, короче, всегда и везде вставал этот проклятый еврейский вопрос. И не просто вставал, а вставал, что называется, в полный рост и поперек горла. И обойти его, с выше перечисленными проблемами, Боря никак не мог. Мешал ему этот вопрос. Душил всю его инициативную натуру. Действительно, – «веревки»!
Но, вот, что интересно! Как мне тогда показалось, и это, может быть, и было самой главной, неразрешимой Бориной трагедией – в глубине души он всегда был, а, главное, всегда хотел быть евреем. Несмотря, на всю обрыдлость и безысходность своего существования в таком качестве, никем другим, кроме как евреем Борей Лейбовичем, комсомолец Борис Лейбович быть не хотел! Вот в чем дело то! Вот, оказывается, какая непростая была у него беда. Непростая и, казалось бы, безысходная.
Но, как говориться, из каждого положения, даже безвыходного, есть два выхода… И Боря нашел самый простой.
Хорошо! – сам себе сказал Боря. Пусть так! Пусть я – Боря Лейбович, еврей, беспартийный. А не, например – коммунист Иван Иваныч… Ладно! Хорошо. Вы меня жидовской моей мордой об стол? – Прекрасно! Оградить и не пущать – согласен! А мне туда и не надо. А мне и партийным Иван Иванычем быть не надо! А надо мне, как раз совсем другое… Надо мне вкусно поесть, хорошо попить, сладко поспать, а еще лучше, чтобы этот самый Иван Иваныч в стоптанных ботинках и несвежей рубашке был бы у меня, как в сказке – на посылках… А, нет, так даже и этого не надо! И без Иван Иваныча обойдусь!
Вот токая аморальная, по тем временам, мысль… Даже и не мысль, а просто какая-то, товарищи, гнилая буржуазная отрыжка.
А, что для этого нужно? – рассуждал дальше Боря. И тут же сам себе и отвечал, – А ничего такого особенного для этого и не нужно. А нужно для этого всего лишь – деньги научиться добывать…
Эх, как жаль, что не знал тогда Боря, да и я, конечно, что ни он первый это придумал! Про деньги, то! Все уже оказывается до нас придумано было. Помудрей нас умы были…
Еще Талейран говорил, что для процветания нужны всего лишь три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. А, ведь прав был, черт! Хоть и расстрига, и прохиндей,
