к запахам (как и я, впрочем,); был убеждён в том, что единственная роль домашних животных – служить источником глистов и кожных заболеваний. Ну, и переезжали мы с места на место каждые год – полтора… От страха перед пернатыми я избавилась довольно легко и скоро, а вот что касается собак и кошек… Вспомнила тяжёлую для меня ситуацию стыда, которая теперь кажется просто смешной, а тогда, должна признаться, мне было по-настоящему страшно и стыдно за свой страх.
Было мне тогда уже 14, и случилось это в доме моего одноклассника, в которого я была почти влюблена, в день его рождения… Ощутили значимость момента? Так вот, сидим мы, человек десять девчонок и мальчишек за праздничным столом, нас угощает его замечательная бабушка (его родители-врачи – на работе). Бабушка у Вовки Канцлера была особенная. Помню, когда она сердилась на своего любимого внука, она говорила: «Ах ты, остроганец ты этакой!» и смотрела на внука с трудно скрываемым обожанием. Так же она называла и большущего сибирского кота, который часто шкодничал, но взгляд на кота был по-настоящему недовольный. Продолжаю: сижу я за столом, и вдруг этот толстый кот молча, без предупреждения вспрыгивает из-под стола ко мне на колени. Я вскрикнула от неожиданности и ужаса, который, без сомнения, отразился на моём лице. Все дружно засмеялись. Кот, проигнорировав мою реакцию и предварительно потоптавшись, уютно устроился на моих коленях, явно не собираясь покидать их в ближайшее время. Одноклассники, конечно же, стали шутить, что кот совсем не случайно выбрал именно мои колени… Мне же было не до шуток и даже не до смущения по поводу их подтруниваний. Я сидела ни жива, ни мертва, – я испытывала страх, который остальным был не понятен, страх, которого я стыдилась, и который всеми силами старалась скрыть.
***
Коллегу по страху я встретила через пару лет в Ленинграде. У моей квартирной хозяйки был внучатый племянник, пятилетний Женька – очень серьёзный и обстоятельный парнишка. Как-то зимой, когда в его группе детского сада был карантин, мама привезла его к своей тёте. Я возвращалась с занятий и поднималась на наш последний пятый этаж, когда встретила Женьку, спускавшегося вниз. В чёрной длиннополой цигейковой шубе «на вырост» и в такой же шапке, завязанной под подбородком, утонувшем в большущем шарфе с тугим узлом сзади, в несгибаемых валенках с калошами, Женька спускался аккуратно, медленно, держась за прутья перил. «Пойду воздухом подышу», – важно сообщил он мне тоном моей хозяйки Анны Николаевны.
Воздух был заперт внутри небольшого типично питерского двора-колодца, ворота в который в те годы закрывались на ночь, и тогда войти или выйти можно было только через дворницкую. Женька говорил истинную правду – ничто другое, кроме как «подышать», учитывая размеры заасфальтированного двора и Женькину амуницию, было для него невозможно – ни побегать, ни нагнуться, ни даже повернуть голову…
Едва
