полевых и всех птиц небесных, и привёл к человеку, чтобы видеть, как он назовёт их. И как назовёт человек всякое живое существо, так и имя его. И нарёк человек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым;…» тоже, увы, не дают ответа на все возникающие по этому поводу вопросы.
***
В те же годы раннего детства, когда мы жили на Сахалине, пережила я и очень неприятное «чувственное» открытие. Детей в гарнизоне было мало, далеко не все офицерские жёны решались ехать «на край света», большинство предпочитало ждать мужей, оставаясь с детьми на материке. По соседству с нами жила семья, в которой была девочка лет 8 (мне было 4). По-видимому, только из-за отсутствия ровесниц девочка, (я не помню, как её звали) снисходила до общения со мной. Как правило, она приходила к нам. Вела себя эта девочка очень странно. Хорошо помню такую ситуацию: мы сидим в комнате за столом, рисуем; мама входит из кухни и ставит на стол тарелку свежеиспечённых пирожков, предлагая нам попробовать. Девочка решительно отказывается, а когда мама выходит, быстро хватает с тарелки два пирожка и прячет их в карманы. На меня она не обращала внимания, считая, вероятно, что я слишком мала. Я чувствовала себя очень неловко, но молчала и маме ничего не рассказывала.
У меня был набор игрушечной посуды, который подарила бабушка Дина перед нашим отъездом с Украины – кукольные деревянные тарелочки и горшочки, расписанные яркими цветами и ягодами на блестящем чёрном фоне. Помню приятное ощущение прикосновения к лакированной поверхности, мне нравилось их гладить… Со временем моя посуда стала странным образом исчезать. Мама ругала меня, решив, что я выношу игрушки на улицу и там оставляю.
Как-то мы с мамой пошли в гости к этой девочке. Женщины занимались своими делами внизу (японские домики были маленькие, но двухэтажные, с крутой внутренней деревянной лестницей, с которой я, неуклюжая, в нашем доме несколько раз скатывалась кубарем), а мы играли в комнате на втором этаже. Девочка решила рисовать. На правах старшей она, как всегда, командовала. Распорядилась, чтобы я достала цветные карандаши из ящика письменного стола (сама она сидела на полу с игрушками в противоположном углу комнаты). Я выдвинула ящик и увидела свои пропавшие красивые тарелочки.
Чувство, которое я испытала, можно назвать паническим ужасом, было ощущение, что я увидела что-то страшное, мерзкое, ужасное… Я задвинула ящик и, ни слова не говоря, помчалась вниз, к маме, требуя немедленно уйти. Мама была удивлена и напугана, потому что обычно я была очень спокойная, послушная… Не дожидаясь, когда мама закончит свои извинения и прощания, я убежала. Мама пыталась выяснить причину моего неприличного поведения, но видя, в каком я состоянии, не стала настаивать.
После этого «открытия» я ни за что не хотела встречаться с соседской девочкой. Отчаявшись получить объяснения, мама рассказала о моей «неприличной
