людям, которых знаю, ноги бы его здесь не было.
Говорила она ещё что-то гневное, но я этих слов не расслышал. Моё сердце тревожно забилось.
Мы никуда не пошли, а вернулись в нашу маленькую уютную квартиру. Она бросилась на диван и потянулась за сигаретой. Затем, увидев записку, лежавшую на книге, поспешно развернула её. Записка была наспех написана карандашом. Не дочитав, она скомкала бумагу.
– Это мама, – глубоко вздохнула, – так и не научилась писать ручкой. Вчера получила от неё записку и забыла напрочь. – Она села, опустив лицо в ладони, будто обдумывала что-то серьёзное. Затем оделась и ушла, сказав, что идёт к маме. Я зашёл в комнату и, открыв окно, посмотрел на небо. Там повисли маленькие серые облака, словно куски ваты. Ветра не было, и облака, казалось, застыли на одном месте. У меня возникло чувство, что небо передаёт моё настроение. В ожидании Марты я не заметил, как уснул. Проснувшись, я увидел, что в комнате беспрестанно мелькают отсветы. Я приподнялся и глянул в окно. «Гроза», – подумал я, и точно, была гроза, но она проходила очень далеко, так что грома не было слышно; только на небе непрерывно вспыхивали неяркие, длинные, разветвлённые молнии: они не столько вспыхивали, сколько трепетали и подёргивались, как крыло умирающей птицы. Молнии не прекращались ни на мгновение; была, как это называется в народе, воробьиная ночь. Я глядел на часы, они показывали без
четверти час ночи, Марты всё ещё не было. Я вышел, решив отыскать её, где бы она ни была. Впервые я отправился к ней домой.
Мне долго не открывали дверь, потом будто неведомая рука открыла её. «Наверное, мама», – подумал я.
Я вошёл. Комната была голая, узкая, с высоким потолком, слабо освещённая. Стены выкрашены в терракотовые тона, светлый и тёмный. Всю обстановку составляли большая кровать, кресло-вертушка и туалетный столик с зеркалом. Как я смутно догадывался, никакой мамы здесь и не было.
Марта в одиночестве стояла лицом к окну. На ней было тёмное платье, которая я увидел впервые. Изогнулась благородная рука, белое запястье её указывало мне на кресло. Я сел.
– Марта… – позвал я её негромко.
Она повернулась ко мне, и я увидел, как блестят от слёз её глаза. Не выдержав, я вскочил с места, крепко обнял её за плечи и прижался к ней щекой. Я чувствовал, как моргают её мокрые ресницы. Мы долго стояли в молчании. Она смотрела в пустоту. А я боялся вздохнуть, пошевелиться.
Наконец я решительно повернул её лицом к себе.
– Я прошу тебя стать моей женой, – мой голос прозвучал глухо, нетвёрдо.
– Вот уж не ожидала, – сказала она, вытирая слёзы, и от удивления уставилась на меня во все глаза.
– Неужели ты не понимаешь, что я тебя люблю?
Мне показалось, что у неё сердце забилось чуть сильнее. Я был уверен, что ей очень часто признавались в любви, но никто ещё не делал ей предложения так неожиданно и в столь драматических
