островах эль. Я делал вид, что искренно этому верю.
Портовая пивная больше представляла собой крытую площадь, на которой расположились двенадцать массивных столов со скамейками в два ряда и ещё несколько столиков впереди, у очага. Справа, в стороне, стояли шесть каменных скамей, образовавших большой шестиугольник, на которых местное население собиралось, чтобы просто посидеть и погорланить песни. Тут же ютилась пара лавочек с какими-то безделушками, но где можно было купить пеньку любого вида и в любое время. Ещё оставалось свободное место справа от двери, где довольно часто играла местная детвора, пока их отцы сидели и выпивали. Либо же на это место стаскивали столы из ближайших хижин, если здесь проходило какое-то всеобщее торжество.
Едва мы устроились за своим столом, как дверь пивной распахнулась, и в помещение вошли трое, уже несколько подвыпивших парней. Одним из них был Ултан, скольки-то —там-юродный племянник дядюшки Энтуса, и с которым мы были отчасти знакомы. Вторым был Патрик, троюродный брат Ултана. Третьего я не знал. Они устроились за соседним столиком, что-то весело и громко обсуждая, как вдруг взгляд незнакомца задержался на мне.
– Ты про этого говорил? – услышал я его вопрос.
– Да, – отозвался Ултан.
– Валлиец, – протянул первый с какой-то пренебрежительной ухмылкой.
Я прислушивался к дальнейшему разговору, чувствуя всё возрастающее напряжение.
– Ты только не вздумай, – бросил Ултан.
Шотландец, а тот, кто начал этот разговор был, именно, шотландцем, только что-то пренебрежительно хмыкнул в ответ, после чего поднялся.
– Эй, – он, пошатываясь, подошёл к нашему столу. – Чего ты здесь забыл, валлиец?
– Парень, тебе чего? – повернулся к нему Энтус.
– Дядюшка Энтус, – хмыкнул шотландец. – Я ничего плохого ему не сделаю. Я поговорить хочу.
– Протрезвеешь – поговоришь, – бросил дядюшка Энтус. – Ну-ка, сядь! Ултан! – обратился он к своему племяннику. – Угомони-ка своего дружка!
– Эмеш, – робко произнёс Ултан, впрочем, видимо, больше боясь своего друга, чем дядю.
Шотландец был высоким, широкоплечим, и, если бы не заметная полнота, я бы принял его за одного из тех горцев – воителей, которые, в своё время, во главе с Уильямом Уоллесом, дали незабываемый отпор англичанам.
– Чего тебе? – бросил я, когда он приблизился.
– А, чего, это, они тебя защищают? – хмыкнул он. – Что, сам за себя постоять не можешь?
– Могу, – отозвался я, чувствуя, что мои руки сами сжимаются в кулаки.
– А, чего за их спинами прячешься? – фыркнул он.
– Я не прячусь, – спокойно ответил я, пытаясь найти способ избежать этого разговора, который грозил перерасти уже в нечто большее, чем оскорбление чьей-то гордости. Не то, чтобы я боялся вступить
