дырочки для притока воздуха в нём были. Вот только из перевёрнутой крышки торчали искривившиеся гвозди…
Пока выравнивал гвозди, прошло полчаса. Вернувшись в сарай, не увидел ни бидона, ни зайца. Оглядевшись – заметил на антресолях Тишку. В руках у того слабо трепыхалось что-то, замотанное в бабий платок. Но кончик-то заячья уха из-под платка нагло выставлялся! Такой наглёж был даже хуже, чем если б Тишка держал обделавшегося зайца на виду.
Слабый керосиновый запах витал в сарае, прыгающая колкая злость заполоняла Корнеюшку.
– Тишка, рахит, слезай! – заревел он ломающимся голосом.
– Заяц не твой, зачем в бидон сунул? Он от паров керосиновых чуть не задохся.
– Всё равно изведу его. Сгорит он у меня в керосине! Или – захлебнётся. Вишь, ухом шевелит, свалить, паскуда, хочет. Слезай, Тишка. Или я сам к тебе залезу.
Баба Доза, вернувшаяся с двумя полными базарными кошёлками, застала их уже внизу. Братья катались по захламлённому сарайному полу, кусались, царапались. В косых лучах, вдруг пробившихся сразу сквозь все щели, летал мелкий сор. Корнеюшка всё время был наверху, Тишка извивался под ним, как уж. Ни слова не говоря, Досифея Павловна отловила зайца и, крепко ухватив за уши, отнесла к одной из своих бывших учениц, тоже баскетболистке, и на думку Корнея, настоящей дылде…
Запах керосина сладко истаял. Вновь прихлынул запах никелево-стальной, смешанный с запахом проржавевшей крови. Над станцией «Технопарк» – наземной, изящно вытянутой с севера на юг – проглянул рассвет. Новые люди – то льдисто-стальные, то вполне себе теплокровные, садились, уезжали, их становилось, больше, больше. Дал два коротких унылых гудка буксир: навигация на Москве-реке тянула последние деньки.
Каин давно ушёл. Авель же всё не мог отлипнуть от железной двери, к которой подвёл его брат, перед тем как резко развернуться и, оборвав разговор на полуслове, уйти.
Подошёл очередной поезд, за ним ещё, ещё. Тихон стоял неподвижно. «Зачем было встречаться в метро? Зачем Корнеюшка позвал именно сюда? Чтоб огорошить фоткой? Узнать про портсигар с золотыми полуимпериалами?..»
Каин шёл в сторону Нагатинской поймы, к плавучей сауне, названной прежними хозяевами вполне по-идиотски: «Сударыня-барыня». И хотя «Барыня», навсегда пришвартованная к берегу, пылала по вечерам крашеными лампочками, серьёзных посетителей в последние дни было мало. Каин своим детищем, однако, вовсю гордился.
– Не бордель какой-то! – убеждал он крышующих заведение полицейских. – Лечебно-профилактическое заведение. Шутка ли?
На вопрос, что именно в «Барыне» лечат, отвечал иносказательно:
– А заболела у вас, к примеру, душа. Куда пойдёте? К доктору? Анализами замучает. К партийным врунам? Обманут и сразу после выборов на мусорку выкинут. Вот и надо сразу идти к целителю-колдуну, к Михей Михеичу! Но до этого за направлением и, так сказать, за характеристикой личности, – просим к нам на судёнышко!
Будучи
