style="font-size:15px;"> Авель перевёл дух. Никелево-стальной «Технопарк» встряхнул его, но и покоробил. «Уйти, пока не поздно? А что? Не виделись пятнадцать лет, и ещё годок-другой подождать можно. Не я ведь в таком разрыве виноват».
А Каину сплав никеля и стали нравился до умопомрачения! Он шёл, свесив вниз нижнюю мясистую губу, шёл, втягивая в себя мелкими порциями метровоздух, шёл опасно клоня вправо лысостриженую голову. При этом ноздри его широкого, сильно приплюснутого, а ближе к середине и вовсе проломленного «нюхальника» – так он сам называл свой нос – нежно-женственно трепетали.
«Дух железа в себя втягивает. Как в детстве! Только носопырка помощней, посерьёзней стала, – восхитился Авель братом. – Думает: Тишка не убежит, думает, посомневаюсь и останусь… Думает, я тварь ушастая. И правильно, ясен пень, думает…»
Вдруг Авель всем телом налёг на колонну: земля, как при обмороке, стала уходить из-под ног. А вот мысли брата, те внезапно увиделись ярко, как школьные движущиеся пособия.
«Тварюги ушастые, – рычал про себя Каин, оглядывая редких пассажиров, – одни ушастые твари под ноги суются! Хотя нет. Вон мужик и баба: встретились, вертят друг друга так и эдак. Ежу понятно: не для любви, даже не для блуда встретились – денег ради! Теперь сами, как монеты крутящиеся. Круть монету – и на́ тебе, мужик никелевый. Круть другую – и на́ тебе баба-медь. Круть-верть, людишки, круть-круть-верть!»
Мысль Каина была тяжко-зримой. Она шевелилась, сипя, змеилась вокруг объёмных образов и пробивавших эти образы трассирующих алых пуль. Видеть-слышать чужие мысли Авелю случалось только в детстве. Позже эта способность была им утрачена. Он сомкнул веки, легко, но и плотно, подушечками большого и среднего пальцев – надавил на глазные яблоки, потом притронулся к векам нижним…
Таким же ранним утром, больше тридцати лет назад, бабка Досифея (баба Доза, как звал её брат Корнеюшка) по должности тренер мужских и женских баскетбольных команд средней школы № 14, а по сути опростившаяся училка, совала им по очереди под нос ржавый, выломленный из садовой ограды прут, давила на психику: «Чуете, черти полосатые, чем пахнет? Железом дрянь из вас буду выковыривать! Ишь что удумали, аспиды! Хотя вы не аспиды. Ты, Корнеюшка – Каин. Ты, Тишка – Авель. Тихий, а вредный. И главное: всю дорогу меж вас ругнёж с дракой! Как сухое дерьмо из мешка, кажен божий день всё это мне на голову сыплете. Край и погибель мне с вами!»
С того самого октябрьского утра баба Доза, одна тянувшая сперва Корнеюшку, а потом ещё и сданного ей с рук на руки Тихона, в минуты нервических всплесков и стала звать их Каин и Авель. Имена как-то нечуемо, однако, намертво к ним приросли. Хотя за пределы дома и сада, оставленного в наследство прадедом, Иваном Горизонтовым – который сперва был зоотехником, затем священником, а в конце жизни взял да и подался конструировать самолёты на завод имени Бериева, ещё и сына за собой сманил, – имена эти не выходили.
Тогда-то, сражённый новым именем,
