style="font-size:15px;"> – Нет! Вы поглядите только, – оглядывалась бабка на икону «Всех святых в земле Русской просиявших», – вы послушайте только, отцы мои, что он языком своим поганым тут плещет! Ты у меня точно в больницу загремишь.
– Не загремлю. Ты, бабун, завтра про мои слова забудешь.
– Такое – забыть? Тебя про государство – кто подучил?
– Никто. Сам знаю. И в обмороке говорили.
– Не поверю, чтоб какой-то дурошлёп своим птичьим разумком такое знать мог.
– Я ж тебе говорю: обморок так сказал. А разумок у меня не птичий, нормальный.
– Ага, нормальный. Пришивала я третьего дня прямо на тебе хлястик. А нитку в рот и забыла тебе сунуть. Вот разум и пришила. Так ты молчи лучше. При Усаче не посмотрели б, что маленький, в «чёрный воронок» – и в лагерь.
– Я знаю, что такое «чёрный воронок». Никогда «воронок» за мной не приедет. Другая машина приедет.
– Ты точно у меня хворый. У нас каждого человека – в воронок и в лагерь могут!
– Кому не надо, того не повезут.
– Что ты мне тут по ушам ездишь! Как та цыганская Настя. Ну, маленькая эта, замурзанная, которую старые цыганки к мужикам подсылают… А хочешь, я тебе про твоё будущее скажу? Станешь ты от таких слов девчонкой, а потом болтливой бабой. Хоть и в штанах ходить будешь.
– Ещё чего. Умру, а девчонкой не стану… Лучше про Досифея скажи, ба.
– Мало чего я знаю. Только то, что отец Кит рассказывал. И прочитать негде. Только тропарь про него – или уж правильней, про неё – про святую девицу знаю:
Иже Духом Святым издетска Христу обручена была еси,
И, сокрывши себе от мира в подобии мужестем,
Пещерное затворение сладостно восприяла еси.
Молися о нас, Досифея славная, Жениху твоему.
Да избавит нас от мрака греховного
И спасет души наша…
– А тебя и Корнея кто от мрака избавит, как меня не станет? Сокрушённые сердцем вы оба! Убила б вас, кабы не любила так. Надо бы «пещерное затворение» вам устроить!
Каин, подслушивавший за дверью, даже подпрыгнул от радости. «Ух, бабка! Во даёт! Правильно! Затворить надо Тишку в пещере или ещё где-то запереть!»
Не сторож я брату…
Восьмой класс Корнеюшка заканчивать не стал.
– Мне и семи с половиной за глаза хватит, – черканул он однажды себя ногтём по шее и школьную замудиловку в 3-м Артиллерийском переулке прервал. Стукнуло уже Корнею пятнадцать, и собрался он открыть собственный крабо-креветочный бизнес. Шёл 91-й год, никто школьниками особо не интересовался, пышно разросшееся вокруг них зло газонокосилкой не выкашивал, чахлые росточки добра – жёрдочками не подпирал…
Сразу после того, как Корнеюшка подался в бизнес, – крабов было мало, пришлось переключиться на лучепёрую рыбку-шамайку – и опять по дороге в школу, в самый долгий обморок Тиша и угодил. Успел мягко опуститься на землю и лежал без памяти несколько минут.
