утверждал, что натуральные числа придумал господь бог, а все остальное дело рук человеческих.
– … то из нашей эпистемы попросту бы исчезли все идеи, так или иначе увязанные с цифрами. В сущности, меня взволновало то прискорбное обстоятельство, что наука никак не в силах не только уяснить себе принцип работы человеческого мозга, но и тем более создать нечто подобное in vitro7.
Жорж достал из внутреннего кармана портсигар, поднял его вмиг запотевшую крышку, холодно мелькнувшую желтизной благородного металла, извлёк сигарету. Белка, махнув на прощанье рыжим хвостом, скрылась среди ветвей, уходящих в туманное небо.
Меня в целом занимала проблема конструирования интеллектов, и теперь казалось понятным, почему никто не может ничего добиться. В самом деле, поскольку мозг есть сложный продукт эволюции, построенный на аналоговых преобразованиях, постольку повторить его искусственным способом науки, основанной на дискретном исчислении, нельзя. То есть, не наших частных способностей не хватает, но просто с давних времён в основу нашего сознательного, внешнего мышления когда-то давно была положена очень удобная модель понятий, которая, увы, не даёт возможности понять и воспроизвести внутренний, естественный механизм самого мышления.
Когда я сегодня поделился с Жоржем этими соображениями, он поднялся от доски, над которой мы провели несколько часов за игрой в го, обронил горсть камней и, помедлив некоторое время, предложил продолжить беседу на свежем воздухе.
Мы говорили и шли, причём г-н Павленко предпочитал прогуливаться в определённом направлении, придерживаясь, как я мысленно иронизировал, своей загадочной пуан-де-вю.8
Оставив каштановую аллею, мы зашагали по неширокой тропинке среди смешанных деревьев, окружающих нас и прежней желтизной, и коричневыми тонами с прозеленью, и голыми ветками, наконец освобождёнными от тягот активного бытия и устремившимися в неизвестность. Бордовые ягоды барбариса, избавляясь от излишней плоти, истончались, сжимались и опадали.
Жорж задумчиво произнёс:
– Очень интересно излагаете, коллега. Сложность, конечно же, не в том, что наш математический аппарат не в состоянии оперировать непрерывными величинами, это не так. Затруднение, как вы верно подчеркнули, заключается в том, что к непрерывности мы приходим через дискретность – своего рода наследие tempora primitivus, ранних времён человека, когда он пытался отделить себя от мира, а мир от себя. Вы тонко отмечаете, вопреки Шпенглеру9, между прочим, что некоторые древние культуры могли обходиться без чисел, однако все они умерли. Полагаю, вы на верном пути в поиске ключа к пониманию разума. Остаётся самая малость – избавиться от цифр.
Я подивился эрудиции г-на Павленко именно в этом вопросе, которым сам занялся столь недавно. Впрочем, широту его мысли можно было легко оценить хотя бы
В пробирке (лат.).
Пуан-де-вю (фр. point de vue) – точка зрения, а также воображаемая точка, задающая направление движения.
Подразумевается Освальд Шпенглер, в книге «Закат Европы» рассуждающий о различиях культур.
