вовне и отождествляются с внешними факторами, а потом уже институциональные результаты выводятся из коллективных выборов, основанных на рациональном расчете ожидаемой выгоды и издержек, международное изменение следует универсальной однобокой схеме. Однако, хотя Гилпину не удается продемонстрировать этот процесс коллективного рационального выбора в том или ином конкретном случае, исторические данные доказывают наличие серьезных различий в формировании ранненововременного государства, которые он никогда не рассматривает. После установления нововременной системы государств история международных отношений сжимается до механического, функционалистского описания иерархических сдвигов в среде держав, набирающих силу, и тех, что вступают в период заката, причем сам сдвиг в иерархии опосредуется соперничеством за положение гегемона – этот вывод затем преобразуется в некую теорему, которая выдается за закон.
Предложенная Краснером новая интерпретация Вестфальских мирных соглашений отрицает за ними значимость поворотного пункта в международных отношениях. Однако Краснер, не занимаясь собственно изучением неравномерного развития политических сообществ, составлявших Вестфальское общество государств, просто заявляет, что, независимо от суверенитета как основного международного правила, правители действуют в соответствии с собственными рациональными интересами, которые на фундаментальном уровне управляются анархией и силовой политикой.
Конструктивистская теория Рагги восстанавливает связь между правами собственности как принципами территориальной дифференциации и различающимися формами политического и геополитического порядка. Хотя акцент на социальном характере изменяющихся форм международных отношений проясняет природу перехода от Средневековья к Новому времени, его объяснение не может выйти за пределы неопределенного, многофакторного плюрализма. Такое отступление к случайности проистекает из нежелания Рагги интерпретировать собственность как нечто большее, чем простой юридический институт или конструктивное правило. За обращение к темам Вебера приходится платить определенную цену: трансформация средневекового условного держания в нововременную частную собственность утрачивает связь с регионально отличными социальными конфликтами по поводу земли и рабочей силы, рассматриваясь скорее как часть общеевропейской эпи-стемной революции. Эти теоретические слабости сразу же порождают неверные эмпирические оценки. Поскольку природа ранненововременных международных отношений в Европе в значительной степени экстраполируется из якобы архетипичного случая Франции, Рагги серьезно ошибается при определении хронологических и географических истоков геополитического Нового времени. Его предпочтение локального и случайного диаметрально противоположно тому, что он считает универсальностью абсолютной индивидуации и ограниченной территориальности, – что это, если не coincidentia oppositorum?
