и фактов над идеями и теориями.
Вспомните выражения «практический руководитель» и «практическое руководство» и забудьте о них. Они избыточны, поскольку понятия «теоретическое лидерство» не существует. Лидер по определению практик, поскольку имеет дело с людьми и явлениями. Тот, кто остается на уровне теорий, не связан с людьми и явлениями. А без такой связи невозможно стать настоящим лидером. Можно во всех деталях представлять себе рычаги механизма и его внутреннее устройство, но до тех пор пока хотя бы одна из шестеренок не зацепит другую, он не будет действовать.
Безусловно, именно таким и было понимание лидерства Черчиллем. Он был противником коммунизма, фашизма, нацизма и любых других форм тоталитаризма, направленных на подавление и разрушение личных свобод и инициатив. А демократией считал такую систему управления, которая защищает личные свободы и инициативы. Это было пределом его идеологической ориентации, границей его интереса к «Идеям и Теориям» публичной власти. В том, что касается государственной власти, его в первую очередь заботило то, как накормить людей, дать им кров и защитить их. Или, скорее, каким образом вдохновить их на то, чтобы они могли обеспечить себя пропитанием, кровом и защитой самостоятельно.
Это требовало минимальных теоретических познаний, но огромной практической работы. Для Черчилля лидерство было конкретным делом. Не случайно он пришел к нему не через гражданскую службу или дипломатию (где обучение основано прежде всего на Идеях и Теориях), а через армию. Через руководство людьми в сложной боевой обстановке, которое подразумевает в том числе заботу об их физическом и духовном здоровье, о том, чтобы они были сыты и имели крышу над головой, и поддержание в их рядах дисциплины и порядка. Он пришел к политическому руководству через рутину повседневного военного руководства, успех которого измеряется исключительно «Результатами и Фактами».
Уинстон Черчилль отнюдь не был антиподом интеллектуала. Он был ненасытным читателем, талантливым историком и проявлял живой интерес к достижениям науки. Но его эрудиция во многом определялась потребностями его чувств и ощущений – тем, что он мог увидеть, потрогать и сделать. Хотя его поэтические пристрастия восходили к Шекспиру, Теннисону и Киплингу, он бы наверняка глубоко воспринял и был бы готов подписаться под высказыванием американского модерниста ХХ века Уильяма Карлоса Уильямса. «Не идеи, но вещи», – писал Уильямс, отрицая тем самым абстрактное, глубокомысленное и невнятное выражение и заменяя его языком, основанным на самой прочной из твердынь: том, что можно слышать, видеть, вкушать, обонять и ощущать.
С самого начала своей карьеры Черчилль тоже был человеком с предметным мышлением, но вместе с тем и человеком идей в предметах. Для него история империи слагалась не как абстрактная диссертация на тему политики и администрирования, а скорее как «История
