рабочий день после отъезда свекрови, я вернулась с работы полвторого и нашла сына стоящим у окна, завернувшимся в штору.
– Мама, я на тебя обиделся, – сказал сынок, разворачиваясь из шторы, – ты очень долго не приходила.
Но это было в первый день, а в последующие я находила его чем-то занятым, какой-нибудь игрой. Часто эта игра не прерывалась и с моим приходом. Я сразу же убегала на кухню, поесть и посмотреть, что они там наделали и ели ли сами.
Еще в начале года я заметила тоненькую высокую девочку с длинной темной косой.
Она пришла на горку с санками, совершенно одна прокатилась несколько раз, потом повернулась и ушла, ни с кем не обменявшись ни словечком.
А позднее я увидела ее выходящей из 205 квартире на нашем этаже.
В 205 квартире жили двое, мать и дочь, Аня и тетя Полина.
И как-то, когда ехали с Аней в лифте, я спросила ее, что у них за девочка живет.
– Это племяшка, – ответила Аня. – Сестра с мужем уехали за границу, а дочку оставили нам.
– Ей тут скучно одной, – сказала я. – Давай познакомим ее с Катей.
Сказано, сделано, мы их познакомили, но как-то неудачно у нас вышло, девочки не выразили желание общаться. А спустя полгода между ними вдруг вспыхнула дружба. Но это произойдет в следующем году.
Сережка бегает по квартире и кричит: – Катюша, Катюша.
Надо же, думаю я, как скучает без сестры, даже когда она в школе, представляет, что она здесь и играет с ней.
БЖЖЖ, бух, БЖЖЖ, Бух, тра-та-та-та, – имитируя полеты снаряда, взрывы и автоматные очереди кричит Сережка, и вместо облика дочери при слове Катюша у меня возникает призрак грузовика с торчащими из него ракетами. Братские чувства оказываются ни причем, не сестру зовет мой сын, а везет ракетную установку на позицию, чтобы бить оттуда врага, а враг всё тот же, что и во времена моего детства, – немец. Сын любил смотреть фильмы по телевизору, но когда начиналось про любовь, отвлекался и просил:
– Мама, позовешь меня, когда стрелять начнут.
В результате он подкован по части вооружений в закончившейся за тридцать лет до его рождения войне.
Сережка в возрасте от пяти до восьми лет просто обожал зажигать спички, и я разрешала ему жечь их в моем присутствии. И он жег спичка за спичкой, иногда выжигая целый коробок.
Совершенно загадочно почему, но таким же огнепоклонником стал и мой внук Ваня, тоже целыми днями всё жег, правда, Ваня рос на воле и жег костры на даче. А Сережке не разрешалось разводить костры в квартире, и он сжигал спички, и всё сердился, почему делать это можно только, если я стою радом. Однажды головка спички отлетела и загорелась бумага в пепельнице, я быстро потушила и сказала:
– Вот для чего нужны взрослые, они не растеряются
