А он уже был, и уже служил Камню.
Пашка учил меня медитировать и драться – драться человеком, не Зверем. Учил пользоваться оружием, и холодным, и огнестрельным, помогал развить частичную и мгновенную трансформацию, а в будущем обещал, что я смогу в любой момент становиться кошкой, и еще пользоваться силой зверя без трансформации. Он был отличным тренером, за это можно было огребать раз в пару недель возле Камня и даже иногда носить на своем теле медленно заживающие фингалы.
Задумавшись, я и не заметила, как добралась до местной церкви. Обычно я хожу на автобусный вокзал другой дорогой, но стояла такая отличная погода, что захотелось прогуляться и пройти несколько лишних метров. Деревья оделись яркой, свежей, сочной зеленью, и молодые листочки кидали ажурную, озорную тень на прогретый солнцем асфальт. Время было вечернее, и на улицах было много людей, у которых только что закончился рабочий день. Одни спешили домой или еще куда-то, другие, как я, шли неспешно и наслаждались солнечной погодой. Может быть, часть из них пришли к церкви, чтобы попасть на вечернюю службу. Когда-то давно, в детстве, мама водила меня в церковь, но сейчас я и понятия не имела, когда же звонят колокола, собирающие паству по вечерам. Может быть, служба уже идет… в любом случае, оборотням там не место. Наверное…
У ступеней что-то продавали, и мне не захотелось влезать в толкущуюся толпу. Я стала обходить их, протискиваясь между низенькой оградкой и толстенной дамой, и вдруг увидела… черт возьми, это был мой Охотник, Ван Хельсинг, тот самый, о ком я вспоминала буквально несколько минут назад.
Он исхудал до измождения и зарос, словно первобытный человек, несколько слоев одежды были рваные и грязные. Охотник – если его все еще можно было так называть – сидел прямо на земле у церковной стены, перед ним стояла миска для милостыни. Я замерла, обомлев. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял глаза и уставился на меня. На лице отразилось очевидное узнавание.
Некоторое время мы смотрели друг на друга, и я думала, что вот сейчас он вскинется, выхватит пистолет или ятаган и бросится ко мне, как всегда это делал. Но ничего такого не случилось. Он просто сидел и смотрел своими безумными огромными глазами, лихорадочно блестящими среди клочьев спутанных волос и бороды, и было в этом взгляде что-то, похожее на ужас. Нет, Охотник не боялся меня, ведь мы с ним старые знакомые, но казалось, что он испуган самой встречей, которой никогда не должно было произойти. Мы оба были в этом уверены.
Мужчина вдруг медленно поднял свою иссохшую, костлявую руку и скупым, но старательным движением перекрестил меня. Я открыла рот от удивления, но тут между нами вклинилось несколько шумных бабок, и наваждение спало. Я продолжила свой путь, быстрым шагом удаляясь от церкви и приказывая себе не оборачиваться.
Вот так дела.
Что с ним случилось? Охотился на оборотней и стал калекой невидимого фронта? Может быть, он больше не может ходить, и поэтому сидит здесь, одинокий
