Кравчук носил, как он сам вспоминает, еду тем самым бандеровцам, о которых сегодня без умолку трещит российское телевидение. Однако позднее он сделал весьма успешную карьеру советского чиновника, будучи, что называется, на хорошем счету у двух первых секретарей Украины – Петра Шелеста и особенно Владимира Щербицкого. В последние годы существования Украинской ССР одной из главных задач Кравчука была борьба с украинским буржуазным национализмом. Леонид Макарович лично курировал окрепшую во второй половине 1980-х организацию «РУХ», ратовавшую за независимость Украины. Сначала Кравчук вел с ними переговоры, а после поддержал их. В 1988 году он изрек известную фразу: «Украинский буржуазный национализм не может быть основой украинского общества». В 1990-х он кардинально сменил позицию. Так что не зря Кравчука называли хитрым лисом, говоря: «Если пойдет дождь, то Леонид Макарович не промокнет – он просочится между каплями».
В Киевском патриархате Кравчук, несомненно, видел политическую силу, поддержавшую бы его в курсе на независимость от Москвы. Ведь УПЦ МП оставалась мощнейшим инструментом влияния России на украинское население. Украина создавала свою независимую страну.
Тут надо сделать оговорку. Лично я далек от шовинистических взглядов, будто Украина может восприниматься и существовать исключительно как неотъемлемая часть России. Такая постановка вопроса изначально ставит украинский народ в положение младшего, меньшего; к чему это привело – мы наблюдаем сейчас. Евромайдан – при всей его разрушительной силе и трагических последствиях – родил в стране то, что Лев Гумилев называл пассионарным взрывом. Сформирована нация – очень молодая, очень шаткая, но, безусловно, осознающая себя нация, которая не может воспринять себя в составе России или Русского мира. Однако проблема Украины заключается в том, что, несмотря на пассионарный взрыв и народные настроения, ее лидеры не хотят и не желают самостоятельности. Все президенты – от Кравчука до Порошенко – занимались лишь тем, что тянули страну на Запад, ставя украинцев в положение просящих. Борьба за украинское никогда не подразумевала собственно украинского, а являлась по сути походом за право быть частью Европы, но ее сервильной частью.
И вот тут есть еще один важный момент. Почему Украина с таким негодованием и даже агрессией воспринимает положение младшего брата при России, но охотно ратует за существование в Европе еще менее самостоятельное – на правах даже не младшего брата, а очень дальнего родственника, которого можно использовать как обслугу? Это на самом деле вопрос привлекательности российской и западной модели. Украина – лакмус того, что могут предложить в качестве, скажем так, рекламного проспекта две цивилизации. И на украинском примере, да и не только на нем, мы видим, что американская мечта оказывается куда привлекательнее мечты русской.
Лично я вижу Украину как независимую страну, блюдущую, прежде всего, украинские интересы, но не в националистическом
