но нащупать никак не могут.
И тут, возможно, одной из главных трагедий, произошедших с русским народом, является утрата деревни. Шпенглер полагал, что закат цивилизации всегда отмечен зацикленностью на технике, на прогрессе. Мы действительно охотно приняли техногенное общество, очарованные Deus ex machina. «Победить природу» – таков тезис Фрэнсиса Бэкона, взятый за основу индустриальным обществом. В России он доведен до абсурда. «Мировая машина» смяла нас едва ли не болезненнее, чем всех остальных. Оторвала от земли, нас породившей и питающей. Аллегорически это выражают сами этапы развития техногенного века. Сначала люди освоили землю, после воду и, наконец, покорили стихию воздуха, впиваясь в нее все сильнее (самолеты, космические корабли) и тем самым все дальше удаляясь от земли. Не на радость себе, как показывает история.
Мифическое величие нашей страны, которое вскружило головы некоторым, во многом основано на разбазаривании собственной природы. А если вспомнить утверждение, что природа есть первое проявление Бога, то, по сути, на разбазаривании Бога. Мы, как портовая девка, даем миру нефтяными и газовыми скважинами, но когда и этого оказывается мало, то распродаем, например, лес, отдавая его в пользование китайцам, чтобы позднее они – уже в переработанном виде – продавали наши богатства нам же с многократной наценкой. Деревня, в которой единство с природой ощущалось наиболее полно, за один век была полностью уничтожена. Не только в социально-экономическом плане, но и в ментальном. Принадлежность к деревне для многих стала позорным клеймом, а деревенские предстали этакими дурачками.
До революции, пишет Шафаревич, население России на 80 процентов составляли крестьяне. Неправы те, кто идеализирует их тогдашнее положение, взваливая их дальнейшее уничтожение на красных. Нет, крестьяне царской России жили, говоря мягко, посредственно: рабские условия труда, чудовищный голод, если случался неурожай, тотальная безграмотность. Крестьяне справедливо жаловались на безземелье. Да и их нравственный быт, однозначно, не стоит идеализировать. В нем хватало дремучести и жестокости. Далее по ним прошлось немилосердное красное колесо. Тот же Маркс называл крестьян России варварами, считая их враждебной угрозой. Ликвидировали ее беспощадно.
Роман Замятина «Мы» великолепен не только визионерской составляющей – в нем, кроме прочего, прекрасно отражена «война города и деревни». Позднее ее столь чутко изобразил Валентин Распутин. Замятина же обвинили в несвоевременности. Но через 15 лет после публикации романа «Мы» мои прадеды в Поволжье умирали от голода, так как зерно свозилось в город. За переход от сохи к ядерной бомбе, как сказал Черчилль об СССР, пришлось заплатить жуткими смертями – и платили чаще всего крестьяне.
Деревню, по директиве Свердлова, раскалывали на два враждующих лагеря, сталкивали братьев лбами до «кровавой колошматины». Десять миллионов «кулаков» – а попадали под это определение легко, достаточно
