А бандиты? А немцы-окруженцы?..
– Ага, немцы… – натурально хмыкнула она. – По своим, значит, стрелять меня агитируешь?
Они с минуту смотрели друг на друга расширяющимися от удивления глазами.
– Ладно, уж… – наконец промямлил он в нерешительности, ощущая холодок под лопатками. Руку с «панцеркнаппе» тяжело оттянуло, а наплечные ремни неприятно врезались в кожу. – Сиди уже, героиня труда и обороны. Может чего и высидишь. Премию, какую… сталинскую…
Но вовремя осёкся. Послав ей ободряющий мах правой рукой, похрустывая плащом, он двинулся в лес. Когда его невысокая, с чуть приподнятыми плечами фигура утонула в лапниках низкорослых елей, она уже не смотрела в его сторону. А он, притаившись за ними, некоторое время наблюдал одинокий силуэт мотоцикла на влажной от дождя обочине. Затем, нерешительно посопев, двинулся вперёд, сверяясь со стрелками компаса. Ещё двадцать… десять…
Вспоминая полтора года в плену под Таллином, он содрогался вновь и вновь при мысли, что снова попадёт туда. За колючую проволоку в три ряда. Под открытое небо с палящим солнцем, или промозглое, с льющим ледяным дождём. Или белыми, погребальными хлопьями, что покрывали уже мёртвых и ещё живых скелетов в остатках красноармейского обмундирования. Утром шеститонный «Стеур» на гусеницах успевал увозить в кузове трупы, что где-то «утилизировались». Пленных с признаками инфекционных заболеваний, то ли по приказу коменданта «шталаг» Крегеля, то ли с его молчаливого, ободряющего согласия, стали расстреливать. Поначалу, когда ожидался приезд миссии Международного Красного креста из Женевы их загналив «санитарный блок» что представлял собой наскоро сколоченный барак с дырявой крышей. Из всех медикаментов там имелся один лишь йод да перекись водорода. На бинты рвались остатки бязевого белья, что кипятились в ржавой железной бочке. «…Тот русский, что будет не слюшайт германски командований и не исполняйт дисциплин, будет „кацет“, – предупредил комендант, скорчив под высокой фуражкой такую зловещую мину, что пленным стало не по себе. – Это есть немедленный смерть! Доннер ветер! Здесь ви имейт возможность жить. Если будет слюшайт я отправить вас работать в фольварк к бауэр. Там есть перспектив выжить…» Затем, подобрев, он стал распинаться, что в условиях содержания, не соответствующих нормам Гаагской конвенции он, майор Крегель, вообщем-то не повинен. Так как «…есть старый зольдат и выполняйт приказ». Слово он сдержал и ряд пленных, не собенно измученных, после того как их помыли из шланга и прожарили их лохмотья от паразитов, были отвезены сначала на работу к литовским бауэрам, затем на маленький колбасный завод. На фольварке было здорово. Даже удавалось стянуть с поля картофелину или тыкву. Но если таковую находили при обыске, сами бауэры мутузили палками от мотыг. Или охрана шталага на пропускной несщадно избивала резиновыми палками. Затем их куда-то убрали и «зольдатики» стали бить прикладами винтовок. А то и просто – вынимать
