почапали к воротам. Пройдя полпути, Гриня остановился.
– Ну что? Будешь со мной ходить иногда? – спросил он и улыбнулся очень доброй и светлой улыбкой.
– Буду, конечно, – не задумываясь ответил я.
– Ну, мне сюда, – сказал Гриня и указал на один из домиков, где жили «послушники» и «трудники».
– А я «на ворота». Меня там разместили, – я рукой указал на белую башенку монастырских ворот, в которой укрывалась комната для постоя приезжих.
– Ну тогда до встречи, – сказал мужчина и пошел к своему домику.
Я смотрел ему вслед несколько секунд, а потом продолжил свой путь. Проходя мимо монастырского кладбища, я остановился. Обернулся и посмотрел на смотрящие куда-то далеко за небо ракеты-купола монастырских церквей. Я зажмурился и сделал глубокий-глубокий вдох, закрыл глаза. Весь этот монастырь, этот болотистый лес за оградой, эти маленькие, аккуратные, нелепо разбросанные по территории домики, эти белоснежные церкви, эта дорога, разбитая колесами грузовых машин, и я – замерзший, согревшийся, потерянный и нашедший себя одновременно, – все это растворилось, смешалось и потеряло всякий собственный отдельный смысл, ибо было одним целым, и, в свою очередь, было лишь частью чего-то большего. Чего-то огромного, что, несмотря на свои невероятные размеры, могло сжаться до размеров моего сердца, войти в него с этим глубоким вдохом и отозваться в нем самой пронзительной и чистой тишиной.
Глава 3
Без сна
В первую ночь здесь я не мог заснуть. Будто что-то держало меня за руку и дергало каждый раз, когда я начинал проваливаться в забытье. Я ворочался и ворочался на своей скрипучей раскладушке, стараясь не вдыхать носом запах, исходящий от влажной, «задохнувшейся» постели. Я очень хотел спать. Но, увы. Как только я начинал видеть сон, он сразу же обрывался видением моего собственного лица. Будто я опускал голову к поверхности озера и видел в ней свое отражение. Такого странного сна я никогда не видел раньше. Было в этом что-то пугающее. Мое собственное лицо замирало от меня лишь в нескольких сантиметрах. Близко-близко. Я мог разглядеть все морщинки, все трещинки, поры, неровности кожи. Гиперреализм. И глаза. Я даже видел, как чуть колышется, реагируя на нервные сигналы, радужка зрачка. Было жутко, и это заставляло меня сразу же просыпаться. Я открывал глаза и стискивал зубы. Переворачивался на другой бок, надеясь, что сумею все же как-то приспособиться и заснуть. Но все повторялось. Опять я приближался к заветной черте, за которой, по идее, меня поджидало спасительное безмолвие. Но вновь – странное видение и мое нервное пробуждение даже не в страхе, а, скорее, в недоумении. Заснуть я хотел очень сильно не только потому, что устал, как бездомный пес, после долгого поезда и пешего похода на двадцать три километра. Но и потому еще, что был опустошен бесконечным диалогом с самим собой, который в последнее время перешел в форму спора на повышенных тонах. Мои внутренние голоса вконец распоясались. Темы, поднимаемые
