жили в комнате 206. Мы пили в комнате 206. Мы блевали в комнате 206. А зубы чистить ходили в умывалку в конце коридора.
– Тюков, – сказал я. – Мы кретины.
– Почему? – спросил Тюков.
– К нам никто не ходит.
– Ну и что?
– Я и говорю – кретины.
Володя тем временем сидит в наушниках и учит свой английский. С ним разговаривать бесполезно. Он может сейчас только губами беззвучно шевелить. Но у него ничего не выйдет. У него не в губах дело. У него мозг чисто русский до самого копчика. Он не может переварить предложение I saw her crossing the street, слегка нерусское по структуре, или даже просто произнести первый звук в слове the.
А я кретин. Ко мне никто не ходит. Но ничего. Теперь я это осознал и буду с этим бороться.
– Тюков, – говорю я. – Я пошёл.
– Нет, Константин. Ты поехал.
– Неважно. Убери весь этот срач. Я хочу, чтобы у нас появлялись гости.
– Костя, зачем? Нам тут и втроём-то тесно.
– Мне тесно, когда я один.
И я вышел. Поднялся по лестнице и ткнулся в первую попавшуюся комнату. Успел заметить номер на двери: 309.
2
На кровати в позе лотоса сидел абсолютно голый мужчина. Его взгляд был устремлён в бесконечность, а в ухе висела золотая серёжка с подвеской в виде сердечка.
– Извините, – сказал я. – Я не постучавшись вошёл.
– Они светлые и чистые, как козлиный пух, – сказал человек на кровати. – Они тоже ходят и стучат. Их барабаны большие и звонкие, как гора Арарат. Да славятся они вовеки веков.
– Аминь, – сказал я на всякий случай. – А кто это – они?
Мой собеседник изрёк нечто, что я не собираюсь излагать на бумаге, поскольку в этой тираде каждое второе слово было нецензурным.
– Отойди, – добавил он. – Ты икону загораживаешь.
Я обернулся. За моей спиной на стене висело кривоватое изображение волосатых парней в кожаных куртках, вчетвером оседлавших один уродливый мотоцикл.
– Я это, – сказал я нерешительно, – в гости хочу кого-нибудь. Вы не знаете, где здесь кто-нибудь живёт?
– Меня Селивестром зовут, – сказал голый человек. – Хочешь – присоединяйся.
– К чему?
– Садись рядом, устремляй свой разум в шестнадцатую плоскость космической энергии и кайфуй.
– А мне серёжку выдадут? – с надеждой спросил я.
– Нет, – ответил Селивестр. – Некоторые просто мочку уха отрезают. Но это ведь не главное.
– А что главное?
– Главное – достичь абсолютного просветления. Чтобы любой раб космоса, насколько ли бы то нибудь безгрешен он ни не был, мог прозреть насквозь каждую клеточку твоей плоти и пресытиться. Присоединяйся.
Я сел рядом с Селивестром в позу лотоса и начал считать плоскости космической энергии. Очнулся я от того, что моего лица коснулось горячее дыхание Селивестра.
– Э… – сказал он, внимательно глядя мне в глаза. – Да ты ещё недостаточно
