пиджачок, штаны, блестящие на коленях, шляпа – кандидат в огородное пугало, потом она с наслаждением зевнула и мелким крестом осенила бескровные губы.
И эта побирушка не снизошла до обращения к нему с просьбой о милостыне.
В отделе, где продавались торты, откровенно скучала миловидная девушка в белом кокошнике. Хромоножкину ее лицо показалось знакомым, но почему – он не помнил. Здесь покупателей не было, и внучка, свободно прильнув к стеклянной витрине, сразу показала пальцем на торт – самый большой и самый красивый. Деду он тоже понравился, но, когда продавщица озвучила цену, Николай Фомич только крякнул: на торт уходили все его деньги, и те, которыми снабдила жена, и его небольшая заначка. И еще не хватало.
Выручила сама продавщица, наблюдавшая как старичок хлопает себя по карманам и растерянно озирается в надежде увидеть кого-нибудь из соседей. Девушка, как оказалось, была подругой дочери Хромоножкина.
– Не беспокойтесь вы, дядя Коля, – сказала она, – я доплачу сейчас из своих, а вы потом занесете, или Наташа отдаст.
Пока Николай Фомич выбирался из финансовых затруднений, внучка изучала другие витрины благоуханного магазина, вернулась она с девочкой такого же сложения и возраста.
– Можно, мы с Олей погуляем маленько? – спросила она. – Мы быстро…
Не дожидаясь ответа, девочки убежали на улицу.
Продавщица поставила торт в высокий картонный короб, расписанный крупными розами, обвязала его прочной бечевкой и широкой розовой лентой. Из концов ленты она соорудила большой пышный бант. Бант горделивым кивком поприветствовал Хромоножкина и, казалось, шепнул: «Выше голову, старина! Ты со мной уж не тот, что с батоном в авоське!»
И свершилось что-то невероятное!
Нищенка, стерегущая дверь, увидела приближавшийся торт и встрепенулась. Она соскользнула с деревянной скамейки, согнулась в полупоклоне и задрожавшей рукой, как шлагбаумом, перекрыла проход.
– Смилуйтесь, господин, подайте больной одинокой старушке, – загнусавил надтреснутый голос. – Воздастся тебе за твое милосердие, много лет будешь жить ты так же счастливо.
Такого Хромоножкин не ожидал и заметно подрастерялся: в карманах – носовой платок да очки!
– Бог подаст, бог подаст, – залепетал он первое, что пришло ему в голову, и попытался отвести в сторону мешавшую ему руку.
Не получалось: рука была твердой и сильной. Выйти нельзя, противный голос продолжал трубно гундосить, казалось, что бабка нарочно орет на весь магазин, и на них уже смотрят с насмешливым интересом. Положение – хоть провались!
Николай Фомич, сдернув шляпу, вдруг резко согнулся, ужом скользнул под костлявый шлагбаум и ринулся прочь.
Старуха убавила громкость и сменила набор своих пожеланий:
– Чтоб подавиться тебе, окаянному, чтоб торт твой стал глиной, – бормотала она себе под нос и усердно крестилась.
Лишь
