алым с золотом. Над гробом распростерся погребальной покров в виде громадной шапки Мономаха из золотого глазета, подбитый горностаем, с большими золотыми кистями, вышитыми двуглавыми орлами и гербами русских земель. После окончания погребальных обрядов золотым крестом посередине, которым гроб покрывался сверху.
Из-под горностаевой оторочки к четырем столбам храма спускались белые глазетовые драпировки, перехваченные у столбов золочеными коронами.
Покров этот по окончании погребения будет перешит и укроет гробницу покойного царя…
…Гроб стоял на высоком, в несколько ступеней, катафалке. Мерцающий свет тысяч восковых свечей поблескивал на золоте придворных мундиров Почетного дежурства, чинов свиты и гвардейских часовых…
Сменяя друг друга становились у царственного гроба великие князья, княжны, иностранные принцы…
Имелось лишь одно отличие от закрепленного и освященного традицией церемониала – тут не было правящего императора. Парализованный, еле живой, теряющий сознание по нескольку раз на дню Е.И.В. Николай II находился все еще между жизнью и смертью.
Он остался в Харькове в губернаторском дворце – в охраняемых покоях…
И неизвестно когда можно будет перевезти его в Москву или Петербург – да и вообще – можно ли это будет когда-нибудь?
Перед мысленным взором Георгия возникли два анамнеза.
Один был составлен Груббе и Вельяминовым, второй – лейб-медиком Лейденом и спешно прибывшим из Москвы профессором Григорием Анатольевичем Захарьиным – самым толковым врачом из всех кто мог появиться у постели тяжело раненного императора немедленно.
Оба заключения совпадали почти дословно: вероятнее всего его старший брат так и останется парализованным на всю жизнь.
Что тут можно было сказать? Конечно есть и другие ученые светила, есть и надежда на чудо и помощь Божью… Но Захарьину – отказавшемуся в свое время принять звание лейб-медика ради того чтобы спокойно заниматься своими исследованиями Георгий был склонен верить больше чем любому европейскому доктору…
Прощаясь, этот пожилой человек с седой бородкой, державшийся без подобострастия с августейшим собеседником, вдруг печально заметил:
– Я… должен Вам сказать Георгий Александрович… Мне все равно что вы подумаете обо мне после этих слов, но… Прошу – поверьте старому медику не раз имевшему дело со смертью – и не раз сталкивавшемуся с чувствами родственников усопших. Часто бывает так, что оставшиеся в сём бренном мире начинают невольно чувствовать вину что живы. Глупейшее и нелепейшее чувство – если угодно богопротивное! – профессор даже повысил голос. Тем более – это действительно трагический случай. Если бы крыша вагона опустилась чуть выше – на полтора два вершка, ваш батюшка был бы жив!
Георгий не нашел что ответить – лишь молча пожал руку, благодаря врача, нашедшего
