оставила его.
Отец Борис вконец смешался. Что-то происходило с ним в этом месяце, что-то совсем незнакомое.
Храм всегда был его защитой, всем его миром, которого хватало. Отец Борис не нуждался ни в друзьях, ни в любимой, ни в другом доме – у него был Господь. И вот внезапно этого стало мало. Та служба, на которой священник посмотрел на прихожан другими глазами, породила в нем червь сомнения. Чувство недостатка и пустоты, одиночества. Григорий частично помогал ему заполнить эту образовавшуюся дыру. Но никакие добрые дела, которые он выполнял все с растущим усердием, уже не приносили отцу Борису тихой радости бытия и спокойствия, как должно и как было раньше. День за днем пустота расширялась.
Сейчас ему отчего-то стало особенно тяжело оставаться на месте. Отец Борис отправился поискать Григория, который как раз должен был вернуться с работы. Однако далеко от церкви и не ушел, как натолкнулся на Тимура – одиннадцатилетнего мальчишку.
Отец Борис машинально коснулся его синяка.
– Подрался?
– Я не хотел, – шмыгнул носом Тимур, понуро опустив голову.
– Защищался?
– Защищал свою честь.
– Ты храбр и честен, открыт. Добрый малый, но тебе надо сделать усилие, чтобы сохранить это. Учиться защищаться не только кулаками, но и словом.
– Я не умею иначе.
– Приходи на занятия в воскресенье, не пропускай, Тимур. А после них на чай со мной. Договорились? Наши ребята никого не задирают.
– Ладно, батюшка, приду.
Глядя на шалопая Тимурку, отец Борис вспомнил о Славе, заскучал по нему. Но разыскивать не стал – парень до того вездесущий, что сам объявится. А пока стоило бы все-таки вернуться в храм, не искушать себя мирской жизнью, которой и так стало слишком много.
***
Прошло несколько дней, душевные мытарства на время улеглись. Пастырь проводил очередную проповедь – о роли добра и прощения, – когда среди прихожан заметил Вячеслава. Отец Борис знал, что этот юноша рано или поздно придет сюда. Еще тем утром, когда Слава ввалился к Григорию в полуадекватном состоянии в этих черепах и сатанинском наряде, священник уловил, что он небезнадежен. Отмыть, переодеть – это же наносное, поправимое. Пастырь, конечно, поостерегся и опешил, но после почувствовал, что Вячеслав – самый искренний из всех, кого отец Борис знал. Особенно после того, как тот вступился за него на площади во время раздачи еды. Слава, возможно, был одним из немногих, кто жил по совести и стремился к правильным вещам. И потому было важно, что он-таки пришел в церковь. Поймать нужный курс не каждому дано.
Выглядел Слава растерянным. Вот и одноклассник его, Рыбакин, что грозился «прибить», смотрел на Пеструнова со смирением, а не злобой. Храм примирял и менял людей. Пусть на время, но души их освещались добром. И это, пожалуй, неплохо. Мало по малу, да с пользой. Вполне могло случиться,
