ножки снова оторвались от стула – страшно красивая юбка повисла под Машей плетью. Щекоча и играя, мама пробралась к Машиному ушку и шепнула то самое слово, которое никак не могла вспомнить девочка и Маша, как их черноухий щенок, когда его тащат, а он не хочет, потащилась за маминой фразой, повторяя вчера еще такие знакомые и так бойко рассказанные и маме, и папе, и дедушке строчки по ёлку, снежинку и звёздочку. А затем их осыпали мелкими бумажными конфетами, а мама фыркала и фырчала и недовольно поправляла прическу.
После стишка жить стало легче и веселее, и даже платье перестало колоться, взрослые переключились на что-то другое, про Машу как будто забыли и девочка больше не ловила на себе тех пристальных взглядов, которые не раз замечала у дяди Коли, когда он, ковыряясь в блюде, цепляет чей-то кусочек. Мигнула гирлянда, про Машу снова вспомнили и снова начали мучить, как когда-то она сама мучила Мурзика, когда он только появился в их доме, но у Мурзика было спасение, щенок забивался в щель между диваном и стенкой и оттуда так грозно рычал, что даже дед его боялся. Теперь-то Маша поняла какая она великанша, все её как когда-то маленького Мурзика тискали, а она даже не могла забиться в щель между диваном и креслом. После тёти Кати девочка попала в лапы дяди Саши, но тот, взяв её на руки смотрел не на Машу, а совсем на другую тётю. От Маши опять чего-то хотели, стишком про Снежинку мучения её не закончились, все требовали какое-то желание – желаний у Маши, признаться, было множество, но сейчас они как на зло куда-то улетучились. Маша думала-думала, ну и загадала про снег и про то, чтобы всё вокруг ожило. (Глупее желания трудно было придумать, об этом сразу же сказала бабушка…)
Снег за окном итак шел, валил какими-то несметными хлопьями, так что была едва различима стена дома напротив и у сугробов, как у верблюдов, на глазах вырастали горбы, снежные, пушистые… Стоило Маше только вымолвить это желание, взрослых словно укусила какая-то весёлость и её вместе с облачным розовым платьем потащили к окну – кто-то стал водить по тонкому хрустальному стеклу тыча в него пальцем так, будто бы она никогда не видела снега и зимует здесь первую зиму. Пока все глядели на снежную-белоснежную вату, что-то опять произошло, кажется опять мигнула гирлянда, снег за стеклом пошел еще гуще, и это были уже не одинокие порхающие снежинки, а вцепившиеся друг в друга, переваливающиеся то на один бок то на другой, перекособоченные снежные лапы, которые, долетая до земли, кажется и вправду оставляли там следы, и Маша наконец-то поняла, что же это на самом деле значит, когда говорят, что снег идет… Первое желание кажется с перебором, но было исполнено, Маша отвернулась от окна и теперь исподлобья поглядывала на ёлку, поглядывала чего-то опасаясь, но в тоже время страстно, как только ребенок может, чего-то желая.
Стекая прозрачной сосулькой на ветке висела ледышка, порхала, крутясь, балерина, а к ней развернув морковку грустил
