лиц Петра I, добрый приятель Меншикова, а ныне один из семи членов Верховного тайного совета, и злейший враг Александра Даниловича, канцлер Головкин. Именно с ними князь и встретился двумя часами позже, подъехав в раззолочённой, прождавшей хозяина три долгих года карете, к дворцу Толстого.
Разговор начинался нелегко. И Толстой, и Головкин были выдающимися дипломатами и политиками своего времени, и плести словесные кружева умели преотличнейше. Первым надоело канцлеру.
– Данилыч, – буркнул он, хрустя мочёным яблоком, – давай прямо толковать. Мы тут все политесу обучены, чего кота за яйца тянуть?
– Можно, – пожал плечами Светлейший, допил перцовую и начал: – Сейчас в силе Долгорукие. Ты, Гаврила, и ты, Пётр, тоже – к царю редко попадаете, а Катерина по вдовству своему вообще от дел отрешена.
– Тебе что за горе?
– Гаврила, – Меншиков сделал вид раздражённый и рассерженный, – ты мне крови сколько попил, а? Ох, через край! Хочешь, нынче я тебе попью? Долгорукие мне не враги, я с ними распрей не заводил. А сейчас и подавно не стану…
– Александр Данилович! – прервал его Толстой. – Не будем старое вспоминать, мы ведь сговариваться собрались, а не прошлые обиды тешить!
И Светлейший разыграл единственное, что у него оставалось, – имя. Имя былого ближайшего фаворита Петра Великого, наделённого когда-то почти державной властью, всё ещё внушало если не уважение, то опаску. Внушало всем. Взбудоражив за пару дней столичные верхи, старый волк показал зубы. А потом немедленно обменял волнение властей на преимущества для себя лично. Он предложил вождям «партии Екатерины» своё самоустранение из российской политики и вообще из России. Навсегда. Подкрепив это предложение хорошим презентом в золоте и камнях Толстому и Головкину. Но не только подношением.
– А ведь ерунду взамен прошу, – выбирая из миски солёный огурец, пояснил князь. – Чин генерал-губернатора Мадагаскара да дозволение русскую Ост-Индскую кумпанию основать. На паях. И пайщики, – тут он, прервавшись, пристально посмотрел на собеседников, – пайщики неплохие барыши получат.
Александр Данилович знал, что делал. Остров Мадагаскар России был не нужен. Не имелось никаких государственных оснований для удержания острова. Планы предыдущего царствования отошли в прошлое вместе с покойным государём, и заморская губерния стала никчемной игрушкой. Для всех, кроме него. Но… если дальняя колония не нужна стране, это вовсе не значит, что она не может понадобиться некоторым высшим чинам этой страны, верно? Тем нескольким, которые станут получать из-за моря доход. Особенно, если этим нескольким как раз безотложно требуются деньги для борьбы за власть внутри правящей группировки.
Головкин и Толстой с таковыми суждениями согласились. Они не боялись интриг самого Меншикова, пусть даже объединившегося с проигравшим в подковёрной борьбе, обвинённым в заговоре, но всё ещё сильным
