этом в покое не оставляя, будто издеваются. Глаза открывать не стала. Побоялась, помня прошлое пробуждение. Но поняла даже через веки сомкнутые, что вокруг светло да благоухает ароматом степного разнотравья.
Наконец к ней вернулся слух, вернее осознание того что слышит звуки разные да по шороху тележных колёс поняла, что везут её в этой коробке будто в телеге нагруженной. Только телега эта больно чудная, на телегу совсем непохожая.
Зорька глаза приоткрыла до щёлок узеньких. Перед лицом была всё та же шкура берова. Поняла, что лежит лицом к стеночке. И тут рядом совсем, прям за спиной собственной, голос мужской кому-то небрежно указывал:
– Чуть правей держи. В обход пойдём меж холмами, низиною.
– Хорошо, атаман, – отозвался другой мужик.
Сердце Зорьки зайцем пуганым, заскакало как сумасшедшее. От чего девка зажмурилась, да попыталась вдавиться телом в подстилку ворсистую. Эта нежить говорила языком человеческим! Никогда ещё Зорька не слышала, как сила потусторонняя меж собой общается. И вообще никто не рассказывал, чтоб нежить вслух разговаривала.
Пацаны сказывали, а они от мужиков артельных слышали, будто говорит нежить не разевая рта. Даже губами не дёргая. А голос, вроде как сам собой звучит, будто нежить в голову залазит да там речи изнутри ведёт. Поразило это ярицу до глубины души девичьей. И ни сколько напугалась, сколь обиделась, поняв, что пацаны и тут её обманывали…
Время шло неспешной поступью. За спиной разговоров больше не было. Трясучка мерная – успокоила. Пленница, пригретая солнцем ласковым, разморилась, да расслабилась. Лёжа на боку да всякого в голове передумав разного, тупо в ворс мохнатый уставилась, шерсть разглядывая да забыв про своё положение улыбалась, грустью светлой объятая. Навеяла шкура вонючая на приятные воспоминания – прошлогодние Дни Девичьи, [21] что были в аккурат по осени …
4. Сколь плодится род людской, столь и спорят меж собой люди «знающие» чего можно молодёжи, чего нельзя пока, да до коих пор это «пока» растянуть надобно, саму молодёжь не спрашивая. Вот и молодняк их не спрашивая берёт да делает…
Ещё загодя Девятка – атаман ватажный со своими товарищами все леса здешние облазили в поисках пчелиных закладок на зиму, грабя бедных мух кусачих без зазрения совести. Пчёлы к времени тому уже на зимовку за конопатились. Оттого вели себя вяло словно сонные. Из ульев не летели, только ползали. Воров не кусали, будто все остались без жальные.
Водил ватагу по сладким местам в лесах запрятанных, приставленный к ним мужик артельный, что Коптырём кликали. Главный знаток по медовым делам в артели давно на том промышляющий. Он во всей земле рода Нахушинского, почитай каждую семью пчелиную в «лицо» знавал иль, что там у них, вместо лица имеется. Ну не морда же!
Коптырь не только ведал, где эти «мухи» водятся, но и с кого сколько мёда можно взять, не навредив полосатым бестиям. Бабы поговаривали что он как
