заметил Мюррей. – Куда ведет этот переулок?
– В конце него кладбище, – ответила Сэйди.
Мюррей ткнул меня под ребра.
– Блин, так и знал! Каждый день мотаться на кладбище?! Классика жанра. Будем делать ставки, кто она: вампир, привидение? А может, одна из этих новых зомби, умеющих любить?
– Десять баксов на падшего ангела, – сказала Сэйди. – Они сейчас в тренде.
– А можно я буду оригинальной? Сколько дашь за русалку? – спросила Лола.
– Русалки не живут на кладбищах, балда.
– Ладно. Значит, демон-русалка из ада. Бродит по кладбищенскому болоту, затопленному после дождя. Какие у меня шансы?
– Тысяча к одному.
– Отлично. Ставлю десятку. Уже чувствую запах долларовых купюр.
– А ты, герой-любовник? – Мюррей наклонился ко мне. – Как думаешь, кто твоя девчонка: ведьма, пришелец, оборотень, бешеная коала-оборотень?
– Что за бешеная коала-оборотень? – встрепенулась Лола.
– В наших краях от них спасу нет. Сидней кишит бешеными коалами-оборотнями. Они нападают на всех, кто не мазал уши веджемайтом[13]. Сколько славных парней и девчонок полегло от этих тварей, не счесть. Настоящее бедствие.
Я высунулся из своего укрытия:
– А давайте вы заткнетесь и вспомните, что у нас тут, между прочим, важная разведывательная миссия, она же слежка! Садс, поезжай в конец Бошамп-роуд – подловим ее с другой стороны.
– Сама знаю, дурилка, – ответила Сэйди, и я почувствовал, как автомобиль описывает широкую дугу и заворачивает в переулок с подходящим, но неоригинальным названием Кладбищенский проезд.
– Ну вот, приехали, – брякнула Лола. – Самое убойное местечко в городе.
– Слышал, некоторые готовы копыта откинуть, чтобы сюда попасть, – заметил Мюррей.
– А стоит ли? – ответил я. – Говорят, по ночам тут совсем тихо, никакого веселья.
– Вот она, – Лола хлопнула меня по плечу. – Генри, вылезай! Она далеко и нас не заметит.
Мюррей дернул меня за воротник куртки, и, с трудом и пыхтением раскрутившись из своей скрюченной позы, я наконец уселся рядом с ним. Грейс шла вдоль рядов надгробий чуть вдали, сжав в левой руке пестрый букет садовых цветов. Она сняла свою вязаную шапку, и волосы разметались на ветру, засияли на солнце и стали цвета топленого молока. Она остановилась, убрала за ухо мешавшую прядь и опустилась на колени у могилы, украшенной сотнями цветов разной степени увядания. А потом легла на живот на траву, положила голову на руку и стала крутить травинки в пальцах, болтая ногами. Даже с такого расстояния я видел, что ее губы шевелятся. Грейс говорила, а может, даже пела кому-то невидимому, кто лежал под землей.
Целую минуту мы сидели как завороженные, пришибленные тишиной, которая возникает, когда нечаянно становишься свидетелем чего-то глубоко личного, не имеющего к тебе никакого отношения. Потом Сэйди покачала головой и завела мотор.
– Не должны мы были это видеть, Генри. Нас сюда не
Национальный австралийский деликатес, овощная паста.
