Проживший много лет в чужих странах юноша, оказался совсем непригодным к торговле, зато хорошо разбирался в таинствах и особенностях превращений и скрытых свойствах веществ. Воистину бесценное умение для тех, кто имеет дело с волшебным миром благовоний.
Поселившись в одном из наших каирских домов юноша с головой ушёл в постижение законов и тайн царства ароматов. Он обзавёлся целой лабораторией необычных сосудов, замысловатых печей, диковинных склянок и трубок всех размеров и форм, надёжно укрытой в задних комнатах от посторонних глаз. Я даже побывал там однажды с одним из учителей нашего медресе, подобно Самиту занимавшемуся великим искусством алхимии. Таких тоже было немало под стенами Аль-Азхара, особенно среди изучавших врачевание. Самит общался с ними, бывало заглядывая в медресе, навещал меня, передавая весточки от деда, с которым часто виделся.
Помню какое неизгладимое впечатление произвела на меня тогда его лаборатория. Блеск потускневших медных шаров, соединённых друг с другом, стеклянные сосуды, наполненные разноцветными жидкостями, очаг, верх которого был окован металлическими листами. Коробочки, ящички, мешочки, пучки трав под потолком. Но самым необычным и зачаровывающим был запах. Это была ни на что не похожая смесь ароматов и зловоний, сразу переносившая посетителей в какой-то иной мир, где царят совсем другие законы, которые нельзя выразить словами.
Едва вдохнув этот запах, ты начинал неумолимо ощущать присутствие невидимой, но могущественной силы, заточённой опытной рукой в плену всех этих баночек, коробочек, медных темницах блестящих кубов и сосудов, за прозрачными стенками бутылок и склянок. Запечатанные силой тайного знания яды, приворотные зелья и одурманивающие снадобья, вселяющие силу или навевающие печаль ароматы затаились до поры до времени в своих убежищах, как джинны, ожидающие желанного часа свободы.
Особенно меня поразило количество ламп. Больших и малых, металлических и стеклянных. Почему-то сразу вспомнилась сказка про Ала ад-Дина.
Нередко потом, уловив где-нибудь аромат необычных благовоний, я ловил себя на мысли, что они быть может родились вот в такой лаборатории, силой покорных джиннов, выпущенных из запечатанных волшебными заклинаниями сосудов. Кто знает как далеко заходит их власть, незаметно проникающая в человеческое тело и ласкающая душу? Тех моих учителей, что увлекались врачеванием, это вопрос занимал очень сильно.
Только какое отношение все эти алхимические тайны могли иметь ко мне? Я никогда не занимался наукой превращений.
Самит знал много языков. Особенно часто в делах деда ему пригождался кипчакский. За десять лет учения за морем выучил тамошние наречия и латынь – язык мудрости франков. Ничто из этого не имело никакого отношения ко мне.
К тому времени, когда мы подъехали к воротам дедовского дома в мою голову так и не пришло ни одной мысли, которую я мог, хотя бы отвергнуть что
