ферме не хватало травы. С ним вместе приезжала тогда англичанка, его жена, и молодой баас Фрэнк – баас, которого вы видели вчера.
– Как давно это было? – перебил его мистер Крофт.
Яньи несколько секунд загибал пальцы и затем, подняв руку, разжал ее четыре раза подряд.
– Да, – отвечал он, – это было двадцать лет тому назад. Баас Фрэнк был тогда очень юн, целой головой ниже ростом, нежели теперь. Однажды старик Якоб ушел на степную ферму после первых дождей, оставив моему отцу шесть волов, которых не мог взять с собой из-за того, что они были слишком тощи, и поручив ему смотреть за ними, как за собственными детьми. Но волы были околдованы. У троих началось воспаление легких; из остальных же один был зарезан львом, другой ужален змеей, и, наконец, последний наелся ядовитой травы и сдох. Таким образом, когда старик Якоб вернулся на следующий год домой, он недосчитался шести волов. Он был очень зол на отца и до крови избил его ремнями, и хотя мы показывали ему кости волов, он все же утверждал, что мы их украли и затем продали. У старика Якоба было, кроме того, восемь пар великолепных черных волов, которых он любил, как родных детей. Волы эти были совершенно ручные и послушно являлись на зов, как собаки. Тощие вначале, они за два месяца вполне оправились и потолстели. В ту пору у нас проживал один больной из племени басуто, принадлежавший к клану секвати. Когда старик узнал про это, он страшно рассердился на отца и сказал, что все басуто воры. Отец передал о неудовольствии бааса этому басуто, который в ту же ночь и ушел к себе домой. Но на другой день утром черные волы исчезли, а ворота крааля оказались сломанными. Мы снарядили за волами погоню, искали их целый день, но найти не могли. Старик с ума сходил от бешенства, молодой же баас Фрэнк сказал ему, будто один из кафрских мальчишек слышал, как мой отец отдавал этих волов басуто за овец, который тот обещался пригнать нам летом. Это была неправда, но баас Фрэнк за что-то ненавидел моего отца – кажется, за какую-то зулусскую девушку. На следующий день утром, когда все еще спали, Якоб Мюллер, баас Фрэнк и двое кафров вытащили нас из хижины – отца, дядю, мать и меня – и крепко привязали к четырем мимозам буйволовыми ремнями. Затем кафры удалились, и старик Якоб спросил моего отца, куда девался скот, на что отец отвечал, что не знает. После этого баас Якоб снял шляпу и прочел молитву Великому Человеку, живущему на Небе, по окончании которой к отцу приблизился с ружьем баас Фрэнк и выстрелил в него в упор. Отец упал мертвым и повис на ремнях, причем его голова почти касалась ног. Затем он снова зарядил ружье и таким же образом покончил со стариком дядей. Наконец он выстрелил в мать, но пуля ее не убила, а перерезала ремень, и она побежала; но он погнался за ней и убил ее. Покончив с ней, он вернулся, чтобы застрелить и меня; но я был тогда очень юн и не знал еще, что лучше умереть, нежели жить, как собака, и, пока он заряжал ружье, я стал умолять пощадить мою жизнь. На мою просьбу баас расхохотался и сказал, что покажет готтентотам, как воровать скот; старый же Якоб опять прочел молитву
