Коу позвал Неда, чтобы тот помог ему меня вымыть, и я погрузилась в сон, наполненный бредом.
Слава опередила нашу эскадру. Когда мы прибыли на Тортугу, там уже несколько дней обсуждали историю об одураченном Мак-Гиллом адмирале де Лерма. Нас встретили, как героев, и я тоже получила свою долю почестей. Несмотря на суеверия, береговое братство с большим уважением отнеслось к первой женщине, побывавшей в море и прошедшей через множество неженских испытаний. Дон Альваро добился доверия пиратов с большим трудом, чем я, но, в конце концов, они приняли и его.
Испанец смирился с тем, что я принадлежу другому. Он вёл себя вполне достойно, по-дружески относясь к моему жениху, и молодые моряки прекрасно ладили.
Я и Нед обвенчались через неделю, на следующие сутки после того, как в Европе началась война между Францией и Англией. Не зная об этом, мы радовались, как дети, и, выходя из церкви, строили планы, которым не суждено было осуществиться.
В этот злосчастный день на рейде встали два английских каперских корабля, и в тот момент, когда мы подошли к берегу, начали обстреливать остров. Меня отбросило за скалу, я ненадолго потеряла сознание, а когда пришла в себя, увидела вокруг изувеченные трупы товарищей. Останки мужа, так и не ставшего моим возлюбленным, я опознала лишь по ботфортам, верхняя часть его тела превратилась в кровавое месиво.
Не в силах оторвать взгляд от ужасного зрелища я опустилась на песок и, внезапно осознав, что произошло, закричала. Эхо подхватило вопль, разнеся его по всем укромным уголкам острова, и спасительное беспамятство утянуло меня в свои глубины.
В чувство меня привела сильная, болезненная пощёчина.
– Нед, – пробормотала я, – ты жив?
И открыла глаза. Надо мной склонилась мать. Зло сжав губы, она ударила меня снова.
– Алкоголичка, – шипела она, – ненормальная! Всё у тебя не как у людей!
Оттолкнув недружеские руки, я приподнялась на кровати и раздражённо поинтересовалась:
– Чем я тебе опять не угодила?
– Пока ты шлялась с дружками-забулдыгами, неделями не появляясь дома, я молчала, но я не допущу, чтобы ты глушила водку здесь! – замахиваясь, заорала родительница.
Обхватив горлышко полупустой бутылки, я бесстрастно произнесла:
– Это коньяк – благородный напиток. И, если ты не перестанешь нести околесицу и немедленно не уберёшься из моей комнаты, я за себя не ручаюсь.
Подпрыгнув от ярости, мать хотела сказать что-то ещё, но я выразительно приподняла оружие, и она вылетела за дверь.
На меня, оставшуюся наедине с собой, вновь накатило отчаянье. Я сорвала крышечку и выпила остатки спиртного прямо из горлышка, надеясь, что вновь попаду в утраченную реальность. Ничего не произошло, и, осознав, что возврата не будет, я уткнулась в подушку и тихо заплакала.
Жить мне не хотелось ещё очень и очень долго. Я много пила, пытаясь заглушить боль, и окончательно испортила
