все вместе на большой веранде? Франсис очень хочет с тобой познакомиться, он очень обрадовался, узнав, что ты русский.
– Я француз. С хитро сплетенными русскими корнями, – Родион хотел было усмехнуться, но это причинило ему такую боль, что он осекся и замолчал, пытаясь перевести дыхание.
– Франсис – папа Арно, это их семейный дом. Ну и мой теперь тоже, – улыбнулась она, опережая его вопросы.
«Некрасивая, – подумал Родион. – Но сколько жизни в лице, глаза прищуренные и эти морщинки возле губ… все настоящее».
Утром за ним никто не пришел.
Немного полежав, глядя в потолок, Родион встал и начал медленно одеваться. Кое-как умывшись, сунул в карман ампулу и шприц и двинулся в сторону дома.
Сад благоухал, где-то за кустистой изгородью отчетливо слышался шум моря. Эва сидела на бортике веранды и ела грушу. На ней была синяя мужская сорочка, волосы небрежно забраны в хвост. Рядом, на плетеном кресле, вальяжно развалился Арно с дымящейся чашкой в руках. Чернявый, экспрессивный, с подвижными птичьими глазами, он что-то рассказывал, активно жестикулируя.
Родион поднялся по ступенькам и поздоровался.
– А вот и наш Робинзон. – Арно продемонстрировал ровные белые зубы.
«Речным песком он, что ли, их чистит…» – с неожиданным раздражением подумал Родион.
– Приветствую, приветствую, – из кресла поднялся невысокий мужчина лет шестидесяти. У него было круглое гладкое лицо без малейшего намека на морщины. И абсолютно седые волосы. Жестом он пригласил Родиона присесть.
Разговор завязался легко и без лишних формальностей.
Франсис Ланзони был виноделом. Он вел семейный бизнес, который передавался из поколения в поколение уже на протяжении пятидесяти лет. Теперь подходил черед нового преемника, однако Арно выбрал другую дорогу. Отец говорил об этом с досадой, но ощущалось, что конфликт уже давний и во многом исчерпал себя. Арно работал режиссером в небольшом театре в Кальви. В летний сезон его труппа превращалась в странствующих трубадуров, дававших спектакли по всей Корсике. В последние годы Эва помогала ему с подбором актеров и организацией этих многодневных туров.
– Но я не теряю надежды, что лицедейство ему надоест и он займется, наконец, мужским делом, – не боясь обидеть сына, прокомментировал Франсис. – Арно всегда был необычным ребенком. Помнится, в детстве я не раз заставал его перед зеркалом, замотанного в плед, с тюрбаном из полотенца на голове – он изображал фараона…
– Бедуина.
– Вот-вот. Бедуина. Уже тогда нужно было насторожиться. Но твоя мать вечно тебя выгораживала… – Франсис покосился в сторону рамок с фотографиями, на одной из которых была изображена молодая женщина той счастливой породы, которой все прощают.
За беседой завтрак плавно перетек в обед. Родион, незаметно для себя, успел рассказать свою семейную историю в подробностях. В глазах
