она писала отцу письма, спрашивала о жизни на новом месте, но он никогда не отвечал, и она перестала писать, только посылала открытки на день рождения и новый год и ничего не знала о том, как он живет, пока не умерла мать. Афинаида послала отцу телеграмму, и он позвонил, даже хотел приехать, но когда узнал, что будет церковное отпевание и соберутся новые православные друзья его бывшей жены, сразу сник и передумал, лишь прислал денежный перевод и попросил дочь от его имени заказать венок на могилу покойной. О себе он сказал, что всё живет со своей женщиной, на которой теперь можно будет, наконец, жениться – жена до самой смерти не давала ему развода, – что живут они «по всякому, но в целом нормально». Потом поинтересовался личной жизнью дочери и спросил, почему она до сих пор не замужем. Она ответила, что «не сложилось», он сказал: «Гм! Странно, вроде могла бы найти себе парня, с твоей-то внешностью», – после чего Афинаида предпочла поскорей окончить разговор…
С тех пор их общение по-прежнему ограничивалось обменом поздравительными открытками и раз в году денежным переводом с неизменной сопроводительной фразой: «Любимой доче от любящего папы». В период «православной жизни» все эти деньги до последней лепты жертвовались на церковь: мать твердила дочери, чтобы та не смела принимать «подачки от этого негодяя» – несмотря на всё свое благочестие, она почти до самой смерти не называла мужа иначе, лишь в последние недели умиротворилась и однажды сказала: «Ну, дай Бог ему вразумления и мира!» Лежнев, со своей стороны, говорил, что эти деньги, будучи пожертвованы «на храм Божий», могут «умилостивить Господа, и Он вразумит и приведет к покаянию заблудшую душу»… После разгрома секты Афинаида, наконец, начала тратить присылаемые деньги только на себя, и как бы приземленно ни выражалась отцовская любовь, она теперь могла помочь девушке без затруднений обновить гардероб.
Разговор с Марией почти убедил Афинаиду в необходимости смены имиджа, тем более, что она, бывая в Академии и поглядывая на аспирантов и преподавателей, всё яснее сознавала, что в научной среде, куда она хочет вписаться, нельзя выглядеть белой вороной, нужно иметь приличный внешний вид. Процитированный «Королевой Марго» на экзамене стих Гесиода о «соблюдении меры» стал как бы катализатором этой внутренней реакции, и в душе Афинаиде вспыхнуло: всё, хватит! Религия религией, но, в конце концов, она не мусульманка, которой вера приписывает закрывать тело и носить хиджаб! Да и у мусульман с этим далеко не всегда строго… Арабки, которых они с Марией однажды видели в коридоре Академии – Мари сказала, что они из Южной Амирии, делегация из Хадис-Багдадского Университета, – почти все были без платков, хотя в остальном требования религии соблюдали: длинные рукава, брюки или длинные юбки…
«Да христианство ведь и не выдвигает специальных требований к одежде, – думала Афинаида. – Апостол Петр, когда рыбу ловил перед явлением Христа, вообще был голым,
