когда на палубе заорали, пусть и не мне:
– Осторожно!
Я приготовился к тому, чтобы нырнуть. На этот раз крен перешел порог в 90 градусов и скоро моя спина со всплеском встретилась с ледяной водой. В голове пронеслось “не вздумай отцепляться, черт тебя подери!”. У меня заложило уши и потому я не сразу понял, что уже оказался на поверхности. Со стучащими от холода зубами я полез дальше и добрался наконец до проклятого брамселя. Очередная волна поддала нам в борт и до меня дошло, что развязывать булинь времени нет. Я достал новенький нож и с силой рванулся вперед, чтобы оборвать снасти одним ударом. Они поддались лезвию, но и я не устоял и чуть не полетел вниз. Спас меня только моей же рукой оборвавшийся шкот. Я, взяв нож в зубы, повис на нем. Поняв, что так не удержусь, я начал искать ногами фор-марса-рей. Встав на него, я, видимо, вообразив, что передо мною Шеба, с нежностью любовника обнял фор-брам-стеньгу и начал думать, как мне обрезать другой шкот. Я сошел с рея, встал на перты. Вдруг шхуна сотряслась, моя нога соскользнула, и я чуть было не сорвался вниз. Поняв, что я все еще очень хочу жить, я вцепился в перты обеими руками, и повис в воздухе. Увидев, как под моими болтающимися в воздухе ногами разверзается сошедшая с ума водная стихия, я нервно сглотнул, но все же, перебирая руками, наконец добрался до фор-брамсель-шкота и резким движением перерезал его. Брамсель был обезврежен, но чуть было не вместе со мной, потому что как только я повис на одной руке и меня тряхануло, и я начал очень быстро спускаться. Очень быстро. Падение я смог затормозить только благодаря тому, что схватился за топенант, к чертям собачьим содрав себе кожу с ладоней. Наконец, с треском свалился на опердек.
– Ай, – тихо простонал я, не вставая, но, поняв, что оказался в безопасности, радостно вскричал: – Я жив!
Откуда-то сверху мне протянул руку Кид. Я, с его помощью, встал и обнаружил, что почти цел.
– Ты болен. Лечись! – Кид дружески пихнул меня локтем. Я еще раз проверил целостность своей спины и прислонился к фальшборту, дабы расслабиться и растереть онемевшие от холода конечности. Буря не утихала, но теперь шхуне ничего не угрожало. Вдруг к нам подошел командир. Улыбка у меня с лица мгновенно исчезла, я гордо поднял голову. Губы у него побелели, я ждал новой грозы. По его глазам я ясно понял, что, если бы не команда вокруг, он бы убил меня. Но ребята, справедливо или нет, сочли, что этим поступком я рванул на груди тельник, и он бы навлек на себя их гнев, если бы осуществил то, что было у него на уме. Наконец он отвернулся, скрестил руки на груди и произнес:
– Потом сменишь бегучий такелаж фор-брамселя, который испортил. Ясно?
– Да, сэр, – выдохнул я и перекрестил счастливый взгляд с Не Промахом. Что ж, я нагло врал, как видите – у службы на флоте есть и положительные стороны. К тому же, у меня всегда был верный друг.
Я снова в чем-то перед командиром провинился и теперь, час как отошедши от взбучки, в одиночку справлялся с прямыми парусами – ветер переменился, и командир решил за “недисциплинированное
