Это в его честь названа самая большая улица Небельфельда. Гизела же всегда была при нём, помогая во всех богоугодных делах. Через много-много лет похоронил Иоганн преподобную свою сестру Гизелу. Он молился о её душе сорок дней, а потом сам отправился на Небеса.
«О Леон! – вскрикнула маленькая Лени, когда была досказана история неразлучных брата и сестры, – мы ведь так же будем неразлучны? Ты никогда не отдашь меня никакому герцогу?» «Да, Лени! – подтвердил Леон, – никаких герцогов в нашем Небельфельде!» «И мы умрём друг за другом? Как Гензель и Гизела?» – спросила с надеждой Лени. Леон задумался, а потом нараспев произнёс странное заклинание; этот шекспировский сонет теперь звучит как предречённая судьба:
Старайся же себя оберегать —
Не для себя: хранишь ты сердце друга.
А я готов, как любящая мать,
Беречь твоё от горя и недуга.
Одна судьба у наших двух сердец:
Замрёт моё – и твоему конец!
Сонет перебивает глухой надтреснутый колокол; Лени застывает и слушает его нутряное пение. Леон! Послушай! Как хорошо… Как сотни и сотни лет назад, когда Гензель и Гизела услышали этот звон издалека, когда он прозвучал для них спасением и вёл их сюда, в убежище, а потом каждый день возвещал им защиту от всего чуждого мира.
Колокол замолкает, и Лени продолжает путь, неся в сжавшемся от тоски сердце звон, в котором она распознала: Леон-Леон, Леон-Леон, Леон-Леон, Леон-Леон… – сколько ударов, столько раз отчётливо пропела Фрауенкирхе.
***
Лени приходится всё же зайти к цветочнице – не стоит появляться у Штефана Бюхнера без пасхального венка. К счастью, та хорошо знает старика, – передавая поздравления, она быстро упаковывает Лени то, что «герру Бюхнеру точно понравится». «Основа – ивовые прутья, а украшением служат благородный лавр и прекрасные орхидеи», – говорит фрау Гартнер, а поскольку Лени реагирует на это лишь вялым «Спасибо, вы очень любезны», та как бы по секрету добавляет: «Знаете, у нас говорят, будто орхидеи означают любовь, но в Китае эти дивные цветы – символ учёного, ушедшего в затворничество. Герру Бюхнеру это очень-очень подходит». Лени думает про себя: при чём же здесь Пасха? – но, остерегаясь длинного разговора с фрау Гартнер, снова благодарит, уверяет, что венок обязательно понравится дедушке, и, прощаясь, желает цветочнице удачного дня.
Штефан Бюхнер не реагирует на звук колокольчика. Он занят своим важным делом: скорее всего, поправляет переплёт какой-нибудь книге или реставрирует вещицу, которую давно бы можно было отправить на свалку. Но только пусть кто-нибудь подойдёт к священным полкам, герр Бюхнер, что вездесущий дух, является из ниоткуда и укоряет грозно нахала.
Этот старый скряга не позволяет даже прикасаться к книгам. «Нечего лапать своими ручищами, – ревёт он. – Придут, перетрогают всё на свете, ничего не покупают.
