пути, ведущего в Индию и Китай. Первая серьезная попытка обеспечить российские интересы в Средней Азии имела место в 1717 году, когда Петр I отправил хорошо вооруженный экспедиционный корпус во главе с князем Александром Бековичем-Черкасским в Хиву. Поход закончился катастрофой: многие, включая самого князя, были убиты, а остальные попали в рабство[67].
Тем не менее это событие не покончило с российским продвижением в Среднюю Азию, а лишь притормозило его. В 1730‐е годы, предпочитая постепенную экспансию быстрому военному завоеванию, власти решили построить крепость на полпути между Уфой и Хивой. Крепость, вначале построенная на реке Ор, а затем передвинутая на Яик, получила название Оренбург. Ее задачей было обеспечить безопасность торговли в регионе. Иван Кирилов, главный архитектор российской политики в Средней Азии, видел в Оренбурге нечто большее, чем просто еще одну военную крепость. Со временем Оренбург был призван обеспечить доступ к природным ресурсам региона, стать торговым центром и заложить основу для российского завоевания Средней Азии[68].
В конце XVIII века Оренбург обогнал Астрахань, став самым крупным рынком в Степи, местом покупки продуктов степной экономики, в первую очередь лошадей и баранов, и предметов роскоши с Востока. Как правило, российские власти применяли политику «кнута и пряника», превращая торговлю и доступ к рынкам в средство контроля над людьми, жившими в пограничье. В XVIII веке подобный подход видоизменился и стал применяться более сознательно. Теперь представители властей настаивали, что использование торговли как «пряника» было необходимым средством для умиротворения казахов. В 1770‐е годы русский посол к казахскому хану Нуралы откровенно заявил: «Яицкая степь для Вас так, как сухопутное море с портами; во-первых, большей порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая до Гурьева городка, также и Астрахань, и во всех сих местах можете Вы производить торги и получите себе немалую чрез сие прибыль, если только тихо и смирно и год от году будете исправнее»[69].
Вплоть до русского завоевания Средней Азии в 1860‐е годы Оренбург оставался передовым военным и коммерческим форпостом империи. Огромные караваны в 500 и больше верблюдов, нагруженные товарами и серебром, пересекали казахскую степь от Оренбурга к Хиве и Бухаре – и обратно. Безопасность этих караванов зависела от того, будут ли их защищать местные казахские и каракалпакские вожди, некоторые из них требовали платы за проход, а другие довольствовались подарками и доступом к русским рынкам. Различные должностные лица указывали, что умиротворение казахов и их отказ от кочевого образа жизни обеспечат безопасность торговли в регионе и сыграют решающую роль в открытии прямого сухопутного торгового пути в Индию, о чем мечтал не один русский царь[70].
В то время как российское правительство, заботясь о безопасности
Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 38. С. 96;
Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 225. С. 576; № 246. С. 630; Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв. № 27. С. 57. Эдуард Кинан использовал ту же самую уместную метафору в своей статье:
Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 37. С. 89. № 170. С. 439–440; Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв: Сборник документов и материалов. Алма-Ата: Наука, 1964. № 83. С. 143–144.
