будущее, тем более что последняя его ватага распалась, и идти ему было особо некуда. И жил бы он до сих пор в своей берлоге, наполненной припасами и оружием, если б не тот случай с кусачими колючими шарами, который стоил ему ноги. Да что нога! Он с жизнью уже попрощался, а тут эта птичка бойцовая прилетела.
Леса… Во внучки годится… Нда…
Когда она зацепила его? С самого начала, вот когда! И дело не в том, что у него давно не было женщин. Леса, как будто светилась изнутри, она напоминала ему жемчужину на чёрном бархате в узком солнечном луче устроенном хитрым ювелиром, знающем, как преподнести товар.
Он любовался девушкой ещё тогда, когда в гангренозном жару объяснял ей, как добраться до своего логова, и делал её наследницей всех имеющихся там припасов. А потом она и жизнь ему спасла, и стала соратницей по оружию, а теперь вот…
Да разве ж дело в спасённой жизни? Конечно, дело не в благодарности. И, руку на сердце, положа, признаемся – не в женской притягательности. Точнее не только в ней. Если бы Зиг услышал с Неба некий глас, который объявил бы, что Леса никогда не станет его женщиной, он бы не сильно расстроился, смирился бы для её же блага. А вот если бы тот же говнюк сказал, что они больше не увидятся…
От одной этой мысли у совершенно здорового, (не считая ноги), мужика, тяжко заныло сердце. Что же он наделал этим своим поцелуем? Дурак! Теперь она будет чураться его, держаться на расстоянии и сбежит при первом же удобном случае. Эх, дурак, дурак!
..........................................................................................................................
Только набрав полную охапку дров, (нашлись на телеге, оставленной в переулке примыкавшем к площади), Леса вдруг вспомнила, что так и не оделась. Во-первых, так можно и майку порвать, а это было бы жаль – она у неё единственное, что осталось в походной сумке из подобных вещей, а во-вторых, хватит уже на сегодня, доигралась! И так вон сердце стучит, как бешенное, успокоиться не хочет. А успокоиться надо было. И постараться обдумать то, что произошло.
Леса прислушалась к себе. Этому умению её научила бабушка, а мама поделилась несколькими личными секретами. Прежде всего, надо не врать себе. Это самое сложное.
Оказывается, человек врёт себе гораздо чаще, чем другим. Это в природе людей обманывать себя и оправдывать, особенно, когда все кругом тебя осуждают. Лесу сейчас никто не осуждал, а значит, ей будет легче признаться себе во всём, чтобы понять и себя, и что делать дальше.
Итак, начнём. Поцелуй этот не был ей неприятен. Даже как-то наоборот… Странно, ведь раньше у неё не возникало желания с кем-то целоваться. Проделай такое с ней кто-нибудь из парней в Междустенье, получил бы такого леща! Они-то знали насколько небезопасно трогать дочь Ларни и внучку самой Маранты! И не трогали. Обидно, даже немного.
Но сейчас было что-то совсем другое. Этот поцелуй длился целую вечность, но она ничего не делала. Не могла… Зиг сам отпустил её, и только тогда она сообразила, что надо бы сопротивляться. И… это её сопротивление… Курам на смех! Ладошками в грудь.
