не обзавелся, – выдавил он. – А с Еленой… тут в двух словах не расскажешь.
Общий, пропахший карамельками, выдох.
Погиб Данила. Девицы выжмут из этого все.
– А… – на секунду глаза Трубицына остекленели, но тут же, будто перетасовав прикуп, он улыбнулся:
– Так это ж совсем другое дело!.. Собирайся, брат. И барышни, – легкий поклон в сторону гимназисток, – от тебя отдохнут. Совсем их извел – смотреть больно, как очаровательные розы сохнут в твоем обществе.
Смешки.
– Видишь, ли, Жорж, рад бы, да не могу. Провожу тебя, тогда и поговорим. Дела…
– Дела подождут! – заорал Жорж, – не так ли, сударыни?..
Восторженный писк. Зардевшиеся щечки. Чертов фат!
Данила замялся. Как же выпихнуть тебя? Увести, пока старуха…
Поздно.
Тихий горячечный шепоток. Хруст накрахмаленных пелерин.
Гимназистки отодвинулись, сливаясь с кустами черемухи, и сенсация – роковая тайна учителя и миленький гость с зефиром – тоже уменьшилась, отошла в тень.
Повеяло холодом.
Приближалась мадам директриса.
От ее шагов соляными столбами застывали фигуры гимназисток. Покрывался инеем утоптанный башмачками двор, а пичуги, замерзая на лету, хлопались оземь и разбивали в осколки безмозглые тельца.
– Господа? – голос, дребезжащий, как флагшток на ветру.
– Цирцелия Францевна, – вытягиваясь и презирая себя, пролепетал Данила, – разрешите представить…
– Мадам, – щелкнули каблуки, – Георгий Трубицын, к вашим услугам!
Ледяное молчание. Поджатые губы.
Данила поежился. Солнце больше не грело, и запах черемухи куда-то исчез – пахнуло персидским порошком, которым по наущению мадам истребляли тараканов, забредших в гимназию.
Цирцелия изучала гостя. За могучими плечами Жоржа теснились воспитанницы. Живописная группа – сатир в сонме нимф.
– Позвольте, – каркнула старуха, но Трубицын ее перебил:
– О, нет, мадам, – позвольте мне!..
Данила перестал дышать.
– От всего сердца, от имени нашего выпуска, – начал Трубицын.
– Сударь! – возмутилась старуха.
– Сударыня! – повысил голос Трубицын, и, не давая директрисе опомниться, вручил розовую коробку, перевязанную пошлейшим бантом.
Данила мысленно застонал. Что было в коробке, значения не имело. Только бы не подвязки, взмолился он, не зефир, не…
– От всего сердца, с наилучшими пожеланиями! Мы, бывшие школяры, с почтением, – баритон Трубицына обволакивал, гипнотизировал, как дудочка бродячего факира – гюрзу, – с безмерным уважением взираем на вас, тех, кто держит на своих плечах будущее юных, неискушенных…
Трубицын вещал. Кобра глядела, не мигая, и чуть покачивалась.
Из гавани
