Таня делает, остается, потому что отражается не только на Танечке, но и на Верочке… Ильинишне[13].
Затем рассказал о письме одного учителя:
– Он пишет, что ему мешает духовенство в его деятельности. Я думаю, что дело учителя такое нужное, что его ни на какое другое нельзя променять и что можно учителю успешно работать, несмотря на противодействие духовенства.
Говорил опять о статье для Буланже, что работается ему над ней плохо, а между тем предмет ее важный и требует, чтобы статья была хорошо обработана.
Завели граммофон. Пели Михайлова и Варя Панина, играл на балалайке Трояновский.
– Плясать хочется! – воскликнул Л.Н., слушая гопак в исполнении Трояновского.
Всем нравилось и пение Паниной. Я вспомнил сказанные недавно слова Л.Н. о цыганском пении:
– Это удивительный жанр – цыганский, и далеко не оцененный!
На Паниной остановились дольше других. Романс за романсом очень тонко выводил ее мощный, почти мужской голос, невольно захватывая слушателей. Я сидел в сторонке, в конце стола, и слушал, не вступая в разговоры. Думаю, Л.Н. заметил, что я несколько взволнован пением, или, с его чуткостью, предположил это, потому что он вдруг поднялся, потихоньку подошел ко мне и, дружески улыбаясь, спросил:
– Не раскаиваетесь, что не стали певцом?
Я поглядел ему в глаза и ответил:
– Нет, Лев Николаевич!
Можно ли было променять на какое бы то ни было пение ту радость общения с Толстым и всё, что оно давало!.. Какой прекрасной музыкой прозвучал для меня самый вопрос, до такой степени растрогавший меня, что я едва был в состоянии удержать готовые брызнуть слезы!..
Музыка прекратилась. Начались разговоры о достоинствах и недостатках граммофона и вообще механических музыкальных инструментов. Л.Н. стал хвалить самоиграющее пианино «Миньон», передающее игру пианистов механически. Он слышал его в Москве.
– Недостаток его в однообразии: пьеса исполняется всегда одинаково, а живой человек играет всегда с разнообразными оттенками.
По этому же поводу говорил:
– Художник должен дать больше фотографии в своем произведении.
Когда Л.Н. уже отправился спать, я принес ему в кабинет повестки для подписи.
– А я получил письмо из Парижа, от Гальперина-Каминского, – сказал он, – и теперь жду его посылки, пьесы «La Barricade» (Поля Бурже), с критиками на нее. В ней проповедуется необходимость насилия и говорится о вашем покорнейшем слуге. Да, далеко им еще до непротивления. И это всегда так: как доходит до непротивления, так это им…
– Камень преткновения? – подсказал я.
– Камень преткновения! – согласился Л.Н.
23 февраля
Приезжал торговец из Самары, большой черноволосый человек, очень серьезный, но детски наивный. Его интересовал вопрос о награде и наказании в загробной жизни. Поговорив с ним немного, Л.Н.
Верочка – горничная Татьяны Львовны, дочь Ильи Васильевича Сидоркова, слуги Л.Н.
