золотых пообещал мне шериф, если я арестую этого подлеца. Десять из них я отдам тебе, если ты мне поможешь.
– Отчего ж не помочь? – ответил Робин. – Но покажи-ка мне этот приказ, парень, посмотрим, правду ли ты говоришь.
– Ни за что не покажу, даже брату родному, – отказался жестянщик. – Ни одна душа не увидит того приказа, пока не предъявлю его твоему приятелю.
– Что ж, пусть так, – не стал настаивать Робин. – Раз мне ты его не покажешь, уж не знаю, кому и покажешь. Вон вывеска «Синего кабана», давай зайдем и попробуем здешний темный октябрьский эль.
Не было в Ноттингемшире харчевни лучше «Синего кабана». Ни одну другую не окружали такие чудные, раскидистые деревья, ни одна другая не была так густо увита жимолостью и ломоносом, нигде не было такого отличного пива и крепкого эля, а зимой, когда завывал северный ветер и снегом заносило кусты, нигде не полыхал такой жаркий огонь, как в очаге «Синего кабана». В такое время здесь всегда можно было увидеть у очага компанию йоменов или поселян: они перебрасывались веселыми шутками, а в чанах с элем покачивались жареные кислые яблочки. Робину Гуду и его товарищам эта харчевня была хорошо знакома, нередко он и его добрые друзья Малыш Джон, Уилл Стьютли и Дэвид Донкастерский собирались здесь, когда лес заваливало снегом. Что до хозяина харчевни, то он умел держать язык за зубами и не болтать лишнего, потому как прекрасно знал, с какой стороны хлеб намазан маслом: Робин и его друзья были завсегдатаями его заведения и лучше посетителей у него не бывало. Они всегда платили по счету сразу, их долг не было нужды записывать мелом на стене за дверью. Поэтому когда Робин Гуд с жестянщиком вошли и потребовали две большие кружки эля, по лицу и речи харчевника никто не догадался бы, что он уже видал Робина Гуда.
– Подожди здесь, – попросил жестянщика Робин, – а я пойду гляну, чтобы хозяин налил нам эля из нужной бочки, – есть у него, я знаю, хороший октябрьский эль, сваренный Витольдом Тамвортским.
С этими словами он вошел внутрь и шепотом попросил харчевника добавить к доброму английскому элю крепкого фламандского вина. Харчевник так и сделал.
– Клянусь Девой Марией, – произнес жестянщик, сделав добрый глоток эля, – этот Витольд Тамвортский – хорошее, кстати, саксонское имя, скажу я тебе, – варит такой крепкий эль, какого сроду не касались губы Уота Яблоневой Дубинки.
– Пей, приятель, пей, – воскликнул Робин, сам лишь слегка смочив губы элем. – Эй, хозяин! Принеси-ка моему другу еще одну кружку. А теперь споем, друг мой дорогой!
– Конечно, любезный приятель, – согласился жестянщик, – я спою тебе песню, ведь такого эля я не пробовал за всю свою жизнь! Клянусь Девой Марией, да у меня уже в голове гудит! Эй, хозяйка, иди послушай мою песню, и ты, милая девушка, иди сюда! Лучше всего я пою, когда глядят на меня красивые глаза.
И он запел старинную балладу о короле Артуре под названием «Женитьба сэра Гевина», которую ты, мой читатель, быть может, прочтешь когда-нибудь, – на славном английском
