в разных культурах. В Древнем Египте он олицетворял вечность и вселенную с ее элементами, а также цикл смерти и перерождения, и потому этот знак попадается на стенах храмов и гробниц. В Древней Греции уроборос обозначал процессы, не имеющие начала и конца. В Древнем Китае этот символ связывался с учением о взаимодействии полярных сил инь и ян, а его центр, пространство внутри кольца – с учением о Дао, „пути человека“. В индуизме в виде змеи, кусающей свой хвост, изображался бог Шеша, считающийся олицетворением вечного времени…»
– Надо же! – пробормотал Василий. – Какой древний и богатый символизм…
Он стал читать раздел о «великом делании». Там сообщалось в числе прочего, что «истинные алхимики не стремились к получению золота, оно являлось инструментом, а не целью. Целью был сам философский камень, эликсир жизни и духовное освобождение, дарующиеся его обладателю – абсолютная свобода».
«Абсолютная свобода! – подумал Феотоки. – Красивое словосочетание, но что оно обозначает? Ведь такая свобода только у Бога. Значит, алхимики искали обожения таким своеобразным путем… Занятно! Ну да, всё верно, свобода только там, где бессмертие… Неужели они действительно верили, что можно получить вещество, которое даст бессмертие? И ведь это вроде бы в эпоху всеобщего господства христианства! Конечно, часто только внешнего, но всё же…»
Дальше в книге, однако, говорилось, что, при многоуровневом содержании алхимических трактатов, в самом высоком смысле их следовало понимать не как рецепты по поиску неиссякаемого источника золота или физического бессмертия, а духовно: это был своеобразный способ богословствовать на внецерковном поле.
«Человек постоянно пытался вырваться из-под опеки церкви, – размышлял Василий. – А ведь, если подумать, это свидетельство неудачи церкви как средства привлечь людей к спасению… Казалось бы, она должна давать всё, чтобы насытить душу и, так сказать, научить летать, а вместо этого ее воспринимают как клетку… И ведь в те времена зачастую так и было! А сейчас?.. Свободы уже куда больше, но в целом не скажешь, что люди стремятся отыскать опору и смысл жизни именно в церкви… Наверное, потому, что им всегда хочется свободы больше, чем она позволяет. Внешней свободы. А ко внутренней многие ли стремятся? Да и что она такое? Мы вот ходим в церковь, молимся и прочее, при случае рассуждаем о внутренней свободе, а случись что – оказывается, у нас куча привязанностей, пристрастий, зависимостей…»
Он вспомнил сегодняшний разговор с Лари и подумал, что напрасно завел речь о Ставросе: получилось так, словно он до сих пор в чем-то подозревает Дарью… Неудобно вышло! Ведь всё уже в прошлом, но почему же этот кулон, подаренный «мрачным неразговорчивым типом» – Василий усмехнулся, вспомнив характеристику, данную Иларией, – до сих пор не дает ему покоя? Дари уже и не работает там, и… вроде бы и кулон
